Татьяна Луганцева - Жизнь прошла мило [сборник]

— Рисуешь в своем воображении кровавые картины, думаешь, что я разбила ему голову утюгом или задушила подушкой? Ха! Хотя извини… Это мое воображение рисует мне такие картины… Я думала на эту тему. Все было гораздо проще. У него прихватило сердце, и меня не оказалось рядом, я не смогла помочь, не смогла сбегать в аптеку, а лекарств своих он тоже не нашел, внезапно они закатились куда-то, понимаешь? Так вот банально.

— Класс, и не подкопаешься! Даже убийство по неосторожности не пришьешь, — вырвалось у Яны.

— Точно… Я вернулась из парка, он был уже мертв, я вызвала «скорую» и долго плакала. Вышла на минуту в магазин, вернулась — а уже все кончено. Лекарства я совершенно цинично положила рядом с ним. Мол, у него в последнее время были проблемы с мозговым кровообращением. Он терял память, забывал принимать таблетки… Мог подумать, что уже принял лекарство, а сам и не принял. Чем и подписал себе смертный приговор… Не знала, что во мне проснутся актерские способности. А еще я плела сказку о том, что у Ивана Тихоновича совсем испортилось зрение и он мог не заметить спасительные пилюли. Как я рыдала! Я рвала на себе волосы, ругала себя за то, что зря так не вовремя вышла в магазин. Даже следователь меня успокаивал, что нельзя все предусмотреть — ведь я же не могла двадцать четыре часа быть прикованной к постели тяжело больного мужа. Рано или поздно я бы отошла от него, и с ним всегда могло случиться что угодно… Да и соседи подтвердили, что жили мы с Иваном Тихоновичем душа в душу, я за ним ухаживала, без конца хлопотала… Ни у кого не возникло и капли подозрений, что тут не так все просто. Думаю, вскрытия на самом деле и не делали, не искали нарушения мозгового кровообращения. Да и возраст у него уже был…

— Я думаю, что у вашего Ивана Тихоновича с детства всю жизнь были такие нарушения, раз он мог столько всего натворить, — проговорила Яна.

— А это было преднамеренное и заранее просчитанное преступление. — Клавдия Ивановна поджала губы. Глаза ее блестели. Она решительно наклонилась к Яне: — Ты меня сдашь?

— Куда? — не поняла Яна.

— В полицию, а куда же еще? Только я до сих пор не жалею о том, что совершила, и не собираюсь раскаиваться. Просто вот решила рассказать перед смертью хорошему человеку, облегчить душу…

— О какой смерти вы все время говорите? Не пугайте меня! Я бы никогда никому не рассказала… Не знаю, как бы я повела себя на вашем месте. Может, я бы просто придушила его подушкой и не стала бы ничего скрывать. Сколько бы вам дали? Лет десять… А прошло уже сколько?

— Около двадцати, — ответила Клавдия Ивановна.

— Вот! Срок давности истек… Не вините себя. Что сделано, то сделано, — успокоила ее Яна. — Только не пойму, чего вы так заботились о его памяти? Ходили на кладбище…

— Не знаю… Может, угрызения совести? Или уже как привыкла ухаживать за ним, так и продолжала по инерции… Трудно сказать. Ужасная ситуация, да? Убийца на могилке сажает маргаритки, чтобы покойнику и на том свете не удалось избавиться от мучений.

Яна молчала.

— А тут еще новость, — вздохнула соседка.

— Какая?

— Объявился его сын, Евгений. Я потом выяснила, что их с братом усыновили иностранцы по какой-то программе. Тогда несколько десятков детей были вывезены в Норвегию, Данию и Швецию и стали гражданами этих стран. Два мальчика, Владимир и Евгений Скворцовы, были усыновлены и уехали жить в Норвегию, в приемную семью. Теперь их фамилия Сальме. И вот один из них узнал, что я его искала, и захотел приехать в Россию. Мы какое-то время переписывались. Конечно, он очень плохо писал по-русски, с чудовищными грамматическими ошибками, но это и неудивительно… Парню под сорок, лет тридцать прожил за границей. Я рассказала ему почти всю историю его папаши, не стала скрывать, что узнала, с каким ужасным человеком прожила столько лет. Женю это не смутило, и он захотел пообщаться со мной, сходить на могилу к отцу. Вот тоже спроси — зачем? И ответа опять не будет.

Яна промолчала — ей опять стало хуже. Все тело ныло и болело, мышцы сводила пренеприятнейшая судорога — видимо, снова поднялась температура, спина вспотела, а озноб так и не проходил. В больничном коридоре мерно тикали часы, и этот звук, не меняющийся все время, пока она слушала такой пугающий рассказ, действовал убаюкивающе на сознание Яны. Да и большие зеленые растения были так похожи на искусственные, ни один листочек не шелохнулся у них, казалось, что они дремлют, пригревшись в огромных глиняных горшках.