Кэрол Дуглас - Кот в малиновом тумане

Питер Бернс был настолько неблагонамерен, насколько это можно было вообще представить. Он был нераскаявшийся убийца — причем, демонстративно нераскаявшийся.

— Ну-ну, — Бернс уселся напротив Мэтта на стул и взял трубку, — какая жертва со стороны такого святоши! Никто из прихода Божьей Матери Гваделупской меня не навестил, кроме тебя.

— Я не из прихода Девы Марии Гваделупской.

— Не держи меня за дурака, ладно? Ты точно ошивался там, я тебя видел. Что ты там забыл, если ты не из прихода?

— Сестра Стефания попросила меня помочь разобраться с непристойными звонками.

— А ты что у них, вместо автоответчика?

Мэтт не отреагировал на его выпад:

— Я работаю на телефоне доверия. Горячая линия.

— Вот тебе и монахиня. Напоролась на звонки с непристойностями и кинулась звонить в службу доверия жаловаться!

Мэтт не стал вдаваться в подробности и объяснять, что все было совсем не так.

— Вам эти звонки доставляли радость? — спросил он.

— Мне? Я забыл, что такое радость года эдак в четыре, церковь свидетельница.

— А как насчет кошек? Вам нравилось их мучить?

— Честно говоря, да, — Бернс откинулся на спинку стула. Его ноги со стуком уперлись в перегородку, и Мэтт чуть не подпрыгнул: единственные барьеры, на которые он мог полагаться в этом конкретном случае, были психологическими.

Бернс наблюдал за ним с широкой улыбкой — он откровенно издевался.

— Сказать по правде, я наслаждался всем, что я делал — с кошками, с монашками, со старой ведьмой в ее кошкином доме. Это было как разрешение на празднование Хэллоуина, прикинь? Очень раскрепощает.

— Я бы не сказал, — Мэтт выразительно окинул взглядом окружающий ландшафт.

Бернс пожал плечами:

— Пф!.. Как тебя зовут, кстати?

— Мэтт Девайн.

— Вау! — застывшая улыбка Бернса раскололась еще шире — он так и покатился от визгливого смеха. — Самое оно! Девайн! Типа, «преданный долгу»! Да еще и Матфей, в честь одного из четырех новозаветных гуру. Могу поспорить, что ты был прирожденным любимчиком всех учителей в какой-нибудь школе Святой Малярии Аллилуйской! Старая сестра Мария Малярия позвала — и ты побежал, как хороший мальчик, полоскать тряпку от мела и искать безобразника, который хулиганит по телефону. И что ты сделаешь? Вытряхнешь тряпку с мелом мне в лицо? Ой, боюсь, боюсь!.. Не затрудняйся — я горжусь тем, что я совершил. И ни один святоша не заставит меня в этом раскаяться. Так чего тебе тут надо, мистер Матфей Ди-и-ивайн? [9] Игра слов: фамилия Мэтта Devine отличается от «divine» (англ.) — божественный — только на одну букву. А «devotion» — преданность.

Мэтт не собирался вдаваться в дебаты по поводу своего имени.

— Меня не интересуют ни ваши звонки, ни ваши отношения с кошками.

Бернс снова изменил положение на стуле; он был непоседлив, как двенадцатилетний мальчишка:

— Ага. Кое-что покруче. Убийство. Что именно ты хочешь узнать о нем?

— А вы бы стали со мной откровенничать?

— Конечно. Мы же не в суде. Да, к тому же, я все равно долбанутый, ты что, не знал? Как законопослушный гражданин и верный прихожанин, опора церкви и правосудия, находясь в своем уме, мог убить милую старушку, которой он, к тому же, приходится внучатым племянником? Ничего из того, что я скажу, не может быть обращено против меня, потому что я через две секунды скажу что-нибудь другое, понял?

— Я пришел сюда не из-за мисс Тайлер.

Бернс разочарованно выпятил губы:

— А из-за чего тогда?

— Вы не только звонили в монастырь.

— Ах, да!.. Мое маленькое анонимное письмишко настоятелю! — Бернс подался к стеклу: — Тебя прислал отец Ра-а-фаэ-эль Фернандес? Могу поспорить, что он до сих пор потеет со страху. Обделался, небось, добрый пастырь, когда получил мое письмо?

— Меня сюда никто не присылал.

— Деловой ты, как я погляжу, Матфей. Тогда это вообще не твое собачье дело!

— Мое. И всех нас. Я тоже воспитывался как католик.

— Ах, бедненький! Могу поспорить, что ты был служкой в алтаре, так?

Кивок Мэтта выглядел напряженным даже для него самого.

— Да ладно, не парься, Матфей. Кто-то же должен получать дополнительные звездочки в аттестат зрелости и иметь над головой этот самый золотой ободочек.

Мэтт стиснул зубы. Он терпеть не мог свое имя даже в нормальном его виде. Архаичная же версия всегда заставляла его чувствовать себя как будто обвитым дохлой змеей. Похоже, Бернс не был таким уж чокнутым, вызвавшись защищать самого себя перед лицом правосудия: в зале суда он явно будет великолепен.