Дарья Донцова - Вулкан страстей наивной незабудки

Андрей посмотрел на меня.

– Филипп прочитал инструкцию, резко подобрел, велел Пашкиной проглотить таблетку, а потом позвал бармена с коктейлями. Уверена, что он ей в бокал еще несколько пилюль незаметно бросил. Выбрал «Морскую пену», коктейль со взбитым белком непрозрачный, Ирина не заметила, что в нем лекарство. А водки в бокале много.

– Это убийство, – сказала я, – он прочитал, что «Пситомарин» несовместим с беленькой. А еще раньше сообразил: зря предложил Пашкину в качестве копии, она не надежна, испугалась удалять родинку, такая растреплет всем про его прибыльный бизнес. Лучше от нее избавиться. Он рассчитывал найти утром труп и отвезти его куда-нибудь, закопать в лесу. А если труп и попадет в морг, то что найдет патологоанатом? Алкоголь в желудке, антидепрессант в крови. Если только станут анализ на токсикологию делать. Документов у покойницы не будет…

– Но вышло иначе, – остановил меня Андрей, стуча пальцем по мышке. – Время шесть ноль три. Прошел час после того, как Ирина заснула на диване.

Из ноутбука снова донесся шорох, скрип, потом тихое бормотание Пашкиной:

– Где? Где я! Голова… моя голова… Тошнит…

Раздался стон:

– Ой, ой, кружится… плохо… где моя сумка… где… вон… она… не она… не знаю… дышать хочу… надо… где улица… где дышать… сумка… сумка… взять надо…

Громкий хлопок и тишина.

– Она очнулась, – подвела я итог, – была в полуобморочном состоянии, искала свою сумку, не понимала, где находится, что с ней, увидела на столе Филиппа сумку Гортензии, схватила ее, думая, что она принадлежит ей.

– Пошла на улицу, споткнулась о высокий порог, упала и умерла, – добавил Иван.

– Был ранний час, – дополнила я, – участники вечеринки разошлись, сотрудники магазина на работу еще не явились. Пашкину увидел спешивший на службу прохожий и вызвал полицию. Конец истории. Андрей, ваши люди вели постоянное наблюдение за Несмеяновым и его конторой, значит, они знали, что женщину оставили умирать в кабинете, и не пришли ей на помощь?

Иван Никифорович кашлянул, но меня понесло:

– Ее смерть частично и на вашей совести.

Снегов захлопнул ноутбук.

– Ваня, объясни начальнице особой бригады, что операцией, которую разрабатывают несколько лет, не рискуют из-за пустяка.

– Здорово! – подпрыгнула я. – Пустячок – это жизнь человека! Она проститутка, воровка, но она человек.

– Экая ты горячая девушка, – усмехнулся Андрей.

У шефа зазвонил телефон.

– Да, Валерий, – сказал Иван, – она у меня. Таня, спустись в переговорную, Галина Сергеевна и Гортензия пришли. Ну, теперь нам понятно, почему Пашкина оказалась на улице в белом платье, абсолютно не предназначенном для прогулок, и без нижнего белья.

Я встала и, сухо попрощавшись со Снеговым, направилась к лифту. Что важнее? Поимка преступников, из-за действий которых на свободе остаются жестокие убийцы-насильники, или жизнь никому не нужной Ирины Пашкиной, молодой женщины, чьей смерти так радовалась ее мачеха? Для Андрея Снегова этого вопроса не существует. А как бы поступила я?

– Девочка моя, – рыдала Галина Сергеевна, обнимая Гортензию, – как ты могла!

– Что могла? – спросила Горти, выворачиваясь из объятий матери.

– Бросить меня, – всхлипнула та.

– Сказать правду? – сдвинула брови дочь.

– Конечно, – кивнула Галина Сергеевна.

– Надоело! – отрезала Гортензия.

– Что? – разрыдалась Моисеенко. – Я заботилась о тебе… дала все.

– Дала все? – рассмеялась дочь. – Вот, значит, как. Дала все. Ты у меня все отняла! Помнишь, как я просила меня в музыкальную школу отдать? Что добрая мамочка ответила? «У тебя способностей нет». Здорово, да? Разве ты не слышала, как я пою? А?

– Дорогая, ты поешь как соловушка, – прошептала Галина Сергеевна.

– Но музыкальное образование мне получить не дали, – топнула ногой Гортензия.

– Доченька, – залепетала мать, – да я…

– Нет, это я сейчас все скажу, – побагровела младшая Моисеенко, – а ты помолчишь!

Из уст Гортензии полились упреки. Чем дольше я слушала обвинения дочери, тем больше удивлялась: вот это память! Гортензия, как воду из ведра, выливала потоком обиды. Ей в десять лет не купили в подарок куклу в коляске. На один Новый год не досталось куска шоколадного торта. Никто не устроил праздника, когда Горти на одни пятерки закончила третий класс. Ей не разрешали приглашать подруг.

– А все почему? – кричала она. – Да потому, что мерзавец Никита был любименький-хорошенький. А я на пятых ролях.