Наталья Александрова - Испытательный срок для киллера

Мария Семеновна, соседка, живущая ниже этажом злополучной квартиры на улице Верности, вечером после программы «Время» решила попить чайку. Она сполоснула чайник, открыла шкафчик и всплеснула руками – забыла купить заварки, а старая вся кончилась. Ну что ж, еще не поздно, придется идти к соседке Зинаиде. Она подошла к двери, долго открывала замки, которыми заперлась на ночь и, машинально подняв голову наверх, заметила темное пятно на потолке над дверью. Ну надо же, опять у Жорки что-то протекло, и ведь сам не живет в квартире, пускает черт-те кого! Что они там делают? Она пошла к Зинаиде, вдвоем они позвонили в Жоркину квартиру, но, конечно, никто не открыл. Потом они изучили пятно на потолке, но снизу было плохо видно, лампочка слепила глаза. Зинаида посоветовала позвонить Жорке по телефону. Сосед сам жил у жены, а свою однокомнатную квартиру сдавал, но жильцы были не постоянные, а приходящие. И вообще-то, люди все попадались приличные, не то что эти черные. Те понаедут, пятнадцать человек в одну квартиру набьются, семечки жарят, вонища на весь дом, шум, крики… Нет, у Жорки все тихо было, только в прошлом году скандал был один, да вот сегодня пятно это. Ну, уж потолок ей Жорка точно белить будет!

Мария Семеновна набрала номер, Жорка всполошился, клятвенно обещал, что завтра с утра приедет, и чтобы она пока аварийку не вызывала, а то явятся, дверь сломают, это же какие деньги на новую дверь надо! Ночью Мария Семеновна вставала посмотреть на пятно, ей казалось, что оно увеличивается и становится какого-то бурого цвета, краска, что ли? Но глаза уже были не те, волей-неволей пришлось ждать до утра.

Утром Жорка не явился. При свете дня обнаружилось, что пятно буро-коричневого цвета, но краской не пахнет. Мария Семеновна встревожилась и по совету Зинаиды вызвала техника и участкового. Участковый пришел раньше, техник позвонила, что идет со слесарем, тут прилетел Жорка. Дверь открылась на маленькую щелку, дальше что-то мешало. Участковый налег мощным плечом, щель увеличилась, Жорка рванулся было посмотреть, но когда в щель через порог стала видна бурая лужа на полу, участковый отодвинул Жорку, заглянул в квартиру и с криком «Мать честная!» выскочил. Потом он встал снаружи у закрытой двери и велел Марии Семеновне вызывать полицию – убийство, мол. Жорка побледнел и сел на ступеньки. Мария Семеновна с техником ждали полицию на улице, участковый врос в пол перед квартирой. Полиция приехала, завела Жорку в квартиру и начала процедуру осмотра квартиры, тел, их оказалось два – мужчина и женщина, – опроса соседей и так далее.

Во второй половине дня в комнату влетела Полякова, таинственно поблескивая глазами.

– Ой, девочки, что скажу!

Дамы собрались в кружок почему-то у Надеждиного стола.

– Сущенко Аркадий Ильич умер!

– Да ты что?

– Вот точно, звонили только что из дома.

– Только что звонили, а ты уже знаешь!

– А я как раз у экономистов была, и там женщина приходила матпомощь оформлять, ну, на похороны.

– Что-то в нашем институте последнее время одни похороны, – вздохнула Надежда.

– А что с ним случилось-то?

– Ой, да вы же слушайте дальше! И Лариса Павловна-то тоже!

– Что – тоже?

– Тоже умерла, мать ее звонила.

– Так они вместе, что ли, где-то были?

– Да надо думать, что не порознь умерли, ну я подробности еще выясню. – И Полякова умчалась.

– Ну вот, – сказал неслышно подошедший Валя Голубев, – дотрахались, значит.

Дамы сконфузились и разошлись. Надежда рассердилась:

– Ты, Валентин, все-таки выбирай выражения, про покойников ведь говоришь!

– А что, хорошая смерть, оба в один миг, уж лучше так, чем как Никандров!

– Ты погоди, что там еще выяснится.

И выяснилось.

На следующий день Валя попросил Надежду о помощи.

– Понимаешь, Жора Чапыгин звонил. Что-то у него там стряслось, неприятности большие, по телефону говорить не может, очень просит встретиться. И тебя просил привести, он тебя очень уважает.

Жора Чапыгин работал когда-то давно у них в институте, вечно что-то доставал, крутился, кипел, то занимался аквариумными рыбами – разводил их на продажу, то какими-то бирманскими кошками – тоже разводил и продавал через клуб, потом хотел взяться за разведение собак породы мастино, но жена не позволила, ей хватило бирманских кошек. В трудные дефицитные времена Жора также приторговывал книжками и дамскими сапогами.

Жора был маленького роста, почти лысый, прихрамывал с детства на левую ногу и имел в институте кличку Хромой Бес, но не за хромоту, а за неумеренное пристрастие к дамскому полу. Он любил всех женщин и ухаживал за всеми без исключения по принципу: не прошло и ладно, то есть ни капельки не огорчался, получая отказ, а, наоборот, начинал еще лучше к женщине относиться, но уже по-дружески. Лет ему было уже под пятьдесят, но про это никто не знал, потому что последние двадцать лет Жора почти не менялся. Когда-то давно, сто лет назад, он как-то вдруг попытался ухаживать и за Надеждой, но у нее это не вызвало ничего, кроме смеха. Жора не обиделся, а, наоборот, стал относиться к ней повнимательнее, доставал дефицитные книжки для маленькой тогда еще дочери Алены, лекарства для Надеждиной матери и модные тряпки для Алены подрастающей. С началом перестройки, когда народ понемногу начал нищать, а у Жоры был не то рыбный, не то кошачий период, начальство почему-то вдруг его невзлюбило. С точки зрения начальников было за что: за все годы работы в институте Жора ни дня не работал, то есть на работу он приходил, хоть и с опозданием, и почти каждый день, но добиться от него хотя бы минимальной трудовой деятельности было невозможно. При этом человеком он был очень общительным, не жадным, да и не бедным по тем временам, и частенько приносил к ежедневному общему чаепитию то коробку трюфелей, то килограмм ветчины, то мешок каких-нибудь булочек и пирожков просто так, без всякого повода. Вообще, экономить Жора не умел, и деньги у него всегда текли рекой, но все-таки он умудрился и машину купить, и дачу построить, и содержать семью – неработающую жену и двоих детей. Поэтому начальство возненавидело Жору не за лень, таких-то в институте было сколько угодно, а за независимость и умение зарабатывать деньги вне стен института. Жоре предложили уволиться по собственному желанию, он уперся, начальство тоже пошло на принцип, дело вынесли якобы на усмотрение коллектива. Всем было неохота связываться с начальством из-за Жоры, тем более что он без работы не пропадет, и за Жорино увольнение коллектив преданно проголосовал в полном составе, не считая Вали Голубева, Надежды и еще двух-трех человек, которые, вспомнив гору съеденных Жориных пирожных, конфет и бутербродов, не смогли совладать с собственной совестью.