Наталья Александрова - Босс, наркоз и любопытный нос

Плохо ли то, что муж не приедет утром, или, наоборот, хорошо?

С одной стороны, конечно, плохо. Она по нему соскучилась, делать здесь одной совершенно нечего. И он там питается из рук вон плохо, потому что перед отъездом она вообще отключила холодильник, так что запасов нет никаких.

С другой стороны, в его временном отсутствии есть и определенные плюсы. Во всяком случае, к вечеру разговоры о вчерашнем событии – о внезапной и подозрительной смерти Шубина – могут немного затихнуть, и сама Надежда успокоится, так что муж может не догадаться, что она каким-то образом связана с этим трагическим происшествием.

Так или иначе, Надежда решила отправиться на завтрак, чтобы провести разведку боем и узнать, что говорят о смерти Шубина. Ведь в подобных пансионатах столовая – это главный центр распространения информации, все равно как колодец в средневековом городке.

Однако в столовой было тихо, как обычно. Никто не обсуждал вчерашнюю трагедию, никто не шептался и не шушукался, никто не обменивался многозначительными взглядами.

Надежда села за угловой столик и еще раз оглядела посетителей.

Все были заняты поглощением пищи и тихими, ни к чему не обязывающими разговорами.

В глубине души Надежда была даже разочарована. Она не сомневалась, что все население пансионата и весь персонал только и говорят, что о вчерашнем событии. Тогда она могла бы греть себя тайной мыслью, что знает о нем больше других. Знает, но никому в этом не признается…

А тут – никакого ажиотажа, никаких волнений, никаких обсуждений, как будто ничего и не случилось! Надежде уже захотелось спросить подошедшего к столику официанта, что известно о смерти клиента из тринадцатого номера, и она едва заставила себя промолчать, чтобы не выдать свою осведомленность…

– Вам омлет или яйца всмятку? – спросил официант как ни в чем не бывало.

– Омлет, – машинально ответила Надежда.

Едва отошел официант, к ее столику подошел унылый тип с прилизанными волосами – тот самый, который накануне вечером сидел в баре и оказался невольным свидетелем Надеждиного позора.

– Вы позволите к вам присоединиться? – проговорил он тусклым голосом, вполне подходящим к его внешности.

Надежда выразительно оглядела зал, где было полно свободных столиков, однако пожала плечами:

– Садитесь, я не возражаю!

Унылый тип сел и тут же вполголоса проговорил:

– Ваш приятель, кажется, умер…

– Что? – переполошилась Надежда и даже уронила вилку. – Какой приятель?

– Тише! – шикнул на нее унылый тип. – Не привлекайте к себе внимание! Вам это совсем не нужно!

– Да что вы себе позволяете? – Надежда послушно перешла на шепот. – Откуда вы знаете, что мне нужно и что не нужно? О каком приятеле вы говорите?

– О том, которого вы ждали в баре вчера вечером.

– Откуда вы знаете, что я кого-то ждала?

Унылый тип хотел ей ответить, но тут у него в кармане зазвонил мобильный телефон.

– Извините… – пробормотал он, встал из-за стола и быстро вышел из комнаты.

– Да что он себе позволяет… – пробормотала Надежда. – Да кто он вообще такой?

Она еще немного поковыряла вилкой в тарелке, осознала, что есть совершенно не хочется, и тоже вышла из столовой.

Унылого типа не было видно поблизости.

Надежда побрела куда глаза глядят, обдумывая его слова и собственное положение.

Что он знает и откуда? И что намерен делать? Для чего подсел к ней за столик? Неужели он видел, как Надежда входила в коттедж номер тринадцать, и теперь собирается ее шантажировать?

За своими размышлениями она незаметно пришла на берег озера.

Хотя в мае в нашей полосе купальный сезон еще не открыт, всегда найдется несколько смельчаков, которые торопят события и лезут в самую холодную воду. Так и сейчас – на скамейке возле берега лежала одежда, а над водой, метрах в двадцати от узкого песчаного пляжа, виднелись головы пловцов.

Надежда Николаевна машинально оглядела их, потом перевела взгляд на скамью…

И застыла как громом пораженная.

На самой скамье, как уже было сказано, лежали и висели брюки и футболки купающихся. А на песке возле скамьи стояла их обувь.

И вот эта-то обувь заставила сердце Надежды забиться, как испуганная птица.

Возле скамьи стояли кожаные сандалии, серые замшевые мокасины, белые кроссовки и бежевые летние ботинки в дырочках.

Ботинки как ботинки, не слишком новые, на шнуровке.

Один шнурок был бежевый, в тон самим ботинкам, а вот другой – коричневый, совершенно не подходящий.