Дарья Калинина - Кошмар на улице дачной

– А кто же ее убил?

– Грабитель. Потому что никакого насилия над ней… ну там по женской части… произведено не было.

– А как ее убили?

– Ой, страшно! – поежилась тетя Ира. – Топором зарубили. Да еще так долго рубили, что от нее уже и живого места не осталось. Только по одежке да серьгам и удалось опознать.

Шура хоть и была всего-навсего школьницей, а про себя невольно удивилась: почему же грабитель оставил серьги? Или они были не золотые? Но задавать вопрос не решилась, понимая, что иначе может вовсе больше ничего не узнать.

– Вот я Павлика с тех пор и приголубила, – со вздохом продолжила тетя Ира. – Одни они с матерью, отца нету, тетка противная была, да и ту убили. Один мальчик в целом свете, как не обогреть? Ритка – она женщина хорошая, инвалид опять же, но как мать очень уж нерадивая. Нет, я ничего не говорю, она больная, сердце у нее, хромота с детства, но все-таки иногда надо мальчика своего и помыть, и одежду ему поменять. Нельзя же, чтобы ребенок месяцами в одном и том же ходил. Не знаю, что там с ним в детстве было, я тут живу года три всего. Но все эти годы я Павлика ни разу чистеньким и ухоженным не наблюдала. И сытым, сказать честно, тоже.

Теперь Шуре даже стало жалко Павлика. И еще ей стало стыдно за свои мысли на его счет.

– Другой бы на его месте при таком уходе от рук отбился, хулиганом сделался в ответ на такое обращение, а он нет, наоборот, к матери всей душой. Тетку и ту оправдывать пытался. Мать жалел, конечно, но и тетку не ругал никогда.

– Что же получается, у этой женщины сначала сестру убили, а теперь и сын пропал?

– Единственный сын, – подтвердила тетя Ира, которая, кажется, в чужом несчастье находила какой-то своеобразный смак. – И какой сын! Всем бы таких сыновей. Вот у меня дочка, а от нее внучка, а и то никогда от них такой ласки, как от этого чужого мальчика я не видела. Он и обнимет, и за руку подержит, и в щеку поцелует и так прижмется. Заинька! Так его жалко, тебе и не передать.

И тетя Ира начала что-то рассказывать совсем уж жалобное и скорбное, но уже так тихо, что Шура ничего разобрать не смогла. Так и вернулась к своим подружкам. Те ждали ее с нетерпением.

– Ну что? Уговорила свою маму?

– Да.

Девчонки возликовали, особенно Полина, которая была младше их и искренне радовалась таким шалостям. А вот Настя с Шурой как-то притихли. Страшновато им было решиться на то, что они затеяли. Пока мама Шуры не дала своего согласия, они обе подсознательно думали, что предприятие их может и расстроиться по вине взрослых. Они обе были бы этому только рады. Но коли так уж сложилось, что пути назад им не было, то теперь впору было призадуматься всерьез. А так ли уж безопасно то, что они затеяли?

И когда Полину позвала домой бабушка, оставшиеся наедине друг с другом девчонки переглянулись.

– Может, не пойдем никуда ночью? – предложила Настя.

– Мне кажется, это насчет медведя Полинка сама и придумала. А теперь врет, что не имеет к этому никакого отношения.

– Ничего мы там не увидим.

– Глупость какая-то.

– У Полинки ветер в голове, придумала, а мы с тобой и поддались.

– Нет, забавно, конечно, ночью пойти, но…

– Но страшно.

Это Настя сказала истинную правду. И девчонки притихли. Но до вечера им так и не удалось придумать достойного предлога, чтобы с честью выйти из положения. Больше всего им хотелось, чтобы внешние обстоятельства сложились таким образом, чтобы неугомонная Полинка никуда сама не смогла бы пойти ночью. Родители бы ее, к примеру, среди недели приехали. У матери Полинки глаз острый и слух как у дикой кошки, при ней Полинке нипочем не удалось бы выскользнуть из дома. Это не бабушка, которая уже старенькая, нюх потеряла, вот и творит внучка при ней все, что захочет.

– Эта Полина вечно что-нибудь такое придумает. Мама говорит, если я не хочу, то могу с ней не дружить. Давай не будем с ней дружить. У меня от нее голова болит. Раздружиться – и конец!

У Шуры иногда от шумной болтовни Полинки голова тоже раскалывалась, но она все-таки не представляла, как из-за такого пустяка можно взять и «раздружиться» с Полиной. Конечно, Полина трещит много и не всегда по делу, но зато она веселая, и в голове у нее тысяча всевозможных проказ и проделок, с ней никогда не бывает скучно, как с умной, но любящей поважничать Настей.

– Нельзя. Она мигом поймет, что мы струсили.

Настя тут же принялась доказывать, что они вовсе не струсили, что это разумное, взвешенное решение взрослых людей, до которых Полине с ее детским умишком еще расти и расти.