Валерий Смирнов - Тень берсерка

Рябов о чем-то задумался и чуть ли не с грустью заметил:

— На такую глупость они не согласятся. Но ты и без того доволен, да? Все-таки удалось выстроить схему, когда господин губернатор получит поддержку. Вместе с реальной помощью от тех, кто вне политики. Мы по-прежнему останемся в стороне. Вершигора имеет повод сожрать полковника Нестеренко. Но разве для тебя это главное? Нет!

— Правильно, Сережа, для меня главное — та самая безопасность, о которой ты не устаешь твердить годами. Главное, не забудь рассказать Вершигоре байку. Стоит мент на берегу реки, на дне которой находится машина с останками очередного коммерсанта...

— Кончай эти рассуждения, — чуть ли не возмущается Рябов. — Мало того, что решил органы между собой стравить...

— Исключительно в целях безопасности. Если они сцепятся между собой, кто станет обращать на нас пристальное внимание? Жаль, после всего случившегося нельзя поблагодарить господина Осипова. Ну да ладно, слушай дальше. Стоит, значит, Вершигора...

— Нет, — твердо говорит Рябов, — только мент. Безымянный. Нам еще с генералом работать.

— Пусть так, — соглашаюсь без особого энтузиазма. — На берегу реки стоит не Вершигора, но все равно мент. Но не просто мусор, а депутат. Народный! Никакого трупа на дне реки, его раки давно съели. По течению плывет кусок говна и кричит генералу, то есть менту: «Привет, коллега!». А тот возмущается: «Какой я тебе коллега?». Как какой, это говно, в свою очередь, удивляется, мы же оба из внутренних органов!

— Очень смешно, — обижается за своего дружбана Рябов.

— Действительно, не смешно, Сережа. Особенно если вспомнить, как воодушевился генерал, когда узнал о предстоящей поездке. Помощь оказал... Мне после нее снова подлечиться хочется.

— Я ему это передам, — успокоил меня Рябов. — После анекдота. Все, отдыхай.

Войдя в холл, я тут же убедился в верности давнего вывода: в гостях хорошо, а дома как всегда. Педрило сидел на лестнице с видом

Спинозы, сосредоточенно размышляя, какую гадость устроить в связи с моим прибытием в родные пенаты. Тщательно проверив комнатные туфли, я переобулся только после того, как убедился: персидский выродок почему-то не успел их заминировать до моего возвращения. Я уже хотел было швырнуть в него сапогом, чтобы расчистить дорогу к собственному кабинету, но не успел сделать этого по весьма прозаической причине. На моей шее повисла четырехпудовая гиря тихого семейного счастья.

Посмотрев в глаза целующей меня супруге, я словно воочию увидел перед собой Вышегородского и потому, слегка отстранившись, спросил:

— Как Гарик?

— Спит, — коротко ответила Сабина.

— А тебе чего не спится?

— Дорогой, я даже не ложилась. Как чувствовала, что вернешься. Хорошо съездил?

Благодаря присутствию Педрилы я решил сделать все возможное, чтобы сохранить атмосферу покоя и уюта, присущую нашему дому.

— Да, дорогая, — как всегда, говорю чистую правду, одновременно вычисляя траекторию полета сапога. — Это была просто сказка.

Георгий Пилиев

Когда я думаю о Валерии Смирнове, в числе прочего, на ум приходит вычитанный где-то фрагмент, который звучит, примерно, следующим образом: «Если вы сидите, удобно расположившись в кресле напротив камина; если вы умиротворены, вам хорошо, и вы думаете, что в окружающем вас мире все так же спокойно и ничего не происходит, то вы ошибаетесь». А ведь верно! Живя в своем узком московском пространстве, мы порой даже не допускаем возможности наличия чего-то интересного за Московской кольцевой автодорогой, думая, что все сколько-нибудь значительное сосредоточено исключительно в Москве. Мы не замечаем событий и процессов, проистекающих как бы параллельно нашей собственной, личной, узкостоличной истории. Так и хочется высказать старую, в общем-то, но по-прежнему актуальную мысль о том, что мы нелюбопытны.

Примерно такие мысли посетили меня при чтении романа неведомого мне Валерия Смирнова «Лицензия на убийства». Это было почти десять лет назад. Я купил книгу с лотка. Обложка была сработана в тогдашнем стиле: глянец, а под ним — голые девицы и мужик с пистолетом. Текст с многочисленными опечатками на серой бумаге. В общем, непрезентабельная обертка. А начинка?

Едва принявшись читать, я понял, что напал на нечто. Нечто совершенно особенное, новое, необычное; нечто живое; нечто, порождающее самые разнообразные мысли и ощущения; нечто, что побуждает вернуться к уже прочитанному.