Сергей Глазков - Чупакабра. Самосуд

– Зачем? – Поворачивается к нему Брюханов, – Чтобы отпугнуть клиентов?

– Всё может быть, – пожимает плечами Ткач.

Ганошин стучит карандашом по столу, привлекая к себе внимание:

– Давайте не будем обвинять друг друга. Мы все заинтересованы, чтобы наша компания работала спокойно.

– Ты уже сообщил Кучину? – Спрашивает у него Брюханов.

– Конечно, – кивает управляющий банком, – Он завтра вылетает из Мюнхена.

В кабинет входит секретарша, молча, выкладывает перед Ганошиным корреспонденцию и удаляется. Ганошин просматривает почту. Среди конвертов находит чистый конверт. Он открывает его.

– Вот и ответ на наш вопрос.

– Что там? – Интересуется Брюханов.

– Они требуют отдать компанию. В противном случае начнут взрывать бензоколонки.

Брюханов вырывает письмо из рук Ганошина:

– Кто это такой наглый?

Ганошин показывает чистый конверт:

– Здесь не написано.

– Кому передать? – Вертит в руках письмо Брюханов.

– Об этом они, видимо, сообщат позже, – отвечает управляющий.

– Что ж, подождем… – говорит Ткач.

Волина входит в здание и, минуя работающих строителей, поднимается по широкой мраморной лестнице на второй этаж дома Шереметьевых.

Проходит по анфиладе, состоящей из нескольких комнат, и останавливается рядом с двумя полицейскими, стоящими на страже у входа в комнату, где были найдены драгоценности и труп неизвестного. Показывает охранникам удостоверение. Они кивают и отступают в сторону, пропуская её.

В тайной комнате без окон установлены по углам четыре небольших прожектора, которые освещают все помещение. От их света, разложенные по полу золотые и серебряные предметы, отливают загадочным блеском. Два музейных работника и Кашин раскладывают антиквариат по кучкам. Кашин, заметив Волину, подходит к ней.

– Добрый день, Виктор Петрович, – здоровается она.

– Здравствуйте, Александра Леонидовна, – отвечает тот.

– Где мой клиент? – Спрашивает Волина.

– Сидит в нише, – эксперт отходит в сторону, уступая ей дорогу, – Мы его не трогали.

Кашин подводит Волину к нише, где располагается высохший труп (мумия) неизвестного, сидящего в кресле среди драгоценностей. Одежда на нем хорошо сохранилась. Руки и ноги опутаны верёвками. Волина подходит к нему ближе.

– Хорошо сохранился.

– Оно и понятно, Александра Леонидовна, – говорит он, – Доступ воздуха в эту комнату был ограничен.

Волина проводит внешний осмотр.

– Причину смерти определять буду, когда проведу вскрытие.

– Причина и так видна, – пожимает плечами Кашин, – Истощение. Его кто-то связал и бросит здесь умирать от голода.

Иванов проходит во двор, оглядывается. Чувствуется, что он здесь не впервые. Он проходит на детскую площадку, усаживается на старые качели и принимается кататься. За этим занятием его замечает Мефодьева.

– Ты чего качели ломаешь? Другого места нет, чтобы байдыки быть?

Иванов вскакивает с качели и направляется к Мефодьевой. Та испуганно следит за его продвижением.

– Не подходи, слышишь! Я кричать буду!

– Не переживайте, баб Надь, – успокаивает он, – Это я – Федя.

Мефодьева внимательно рассматривает Иванова. Узнает.

– Не уж-то, внук Гальки Ивановой?

– Он, баб Надь, – кивает он.

– Вырос-то как?

– Есть немного.

– Сколько ж я тебя не видела? – Качает головой Мефодьева.

– Лет пятнадцать, – вздыхает Иванов, – А вы не изменились.

– Всё такая старая?

– Всё такая красивая.

Она по-идиотски хихикает:

– Умеешь ты леща подпустить. Прям, как твой отец.

Мефодьева прикусывает губу, понимая, что взболтнула лишнее. Иванов ухватывается за это.

– Вы знали моего отца?

– Обещала твоей бабке Гальке ничего тебе про него не рассказывать, – говорит она, – да, вот, не сдержалась…

– Время-то прошло, баб Надь. Да и баба Галя давно померла. Расскажите?

Мефодьева оглядывается по сторонам, будто её может кто-то подслушать.

– Ладно. Садись, Федя. Расскажу, что знаю.

Волина готовится проводить вскрытие. Рядом с ней крутится дядя Коля, раскладывая инструменты на столике.

– Где ты его нашла, Александра Леонидовна?

– Не я, а строители в доме Шереметьевых.

– Он там со времён революции находился? – Останавливается дядя Коля и принимается рассматривать труп, – Или Екатерины Великой?

– Определим это, когда проведём вскрытие, дядя Коля, – говорит Волина.

– И сидел, говорите, среди своего богатства?