Сергей Глазков: Кинодетективы 1

Перепёлкин отползает назад и забивается в угол между стенкой гаража и забором.

– Не надо, дяденька, не бейте меня!

Убийца хмыкает и приближается к плачущему Перепёлкину, но услышав неприятный запах, исходящий от бомжа, отстраняется.

– Где кейс, придурок?

– Я не видел никакого кейса, – плачет Перепёлкин, внимательно следя за убийцей.

– А кто видел? – Не унимается тот.

– Я не знаю, дяденька.

– Вернёшь кейс, больше бить не буду.

Перепёлкин размазывает грязной ладонью кровь, текущую из носа.

– Я не брал ваш кейс, честное слово.

– А кто брал?

– Может Губа, а может Гундосый.

Убийца на мгновение замирает.

– Где их искать?

– Губа на мусорках ошивается, а Гундосый банки и бутылки собирает.

Убийца вздыхает, вынимает из портфеля пистолет и начинает прикручивать глушитель. Перепёлкин перестаёт плакать и испуганно наблюдает за действиями убийцы.

– Дяденька, что вы собираетесь делать?

Убийца недовольно хмыкает.

– Сейчас узнаешь, племянничек.

Закончив прикручивать глушитель, убийца направляет пистолет на Перепёлкина и стреляет. Тот дёргается, хватаясь за кровавые пятна, проступающие на грязной одежде.

– За что, дяденька?

Убийца прячет пистолет в портфель, отворачиваться от мёртвого Перепёлкина.

– Одним никчемным придурком на земле будет меньше.

Ранним утром дворничиха Катя стоит недалеко от места преступления и держит за руку участкового Точилина, который то и дело зевает.

– Иду за своим рабочим инструментом, а он здесь лежит, бедолага. Я к нему, а он холодный. И весь в крови.

– Катя, я это уже третий раз слышу, вздыхает участковый, – Ты никого постороннего во дворе не видела?

– Как не видела? Видела, – кивает дворничиха.

– Кого?

– Как кого? Вот его и видела, – она показывает на мертвого Перепёлкина, – Он посторонний. Он не наш жилец. Не нашего двора.

Точилин качает головой:

– Он уже вообще не жилец. А я спрашиваю не за него. А за других посторонних.

– Других не видела. Если, конечно, они куда-нибудь не спрятались.

Тут она представляет, что убийца прячется где-то рядом и с испугом прижимается к Точилину. Тот недовольно кривится:

– Катя, не фамильярничай, я при исполнении.

– Пал Владимирович, а вдруг они затаились и сейчас за нами наблюдают? А я, дура, мимо них туда-сюда бегаю. Они же и меня могли жизни лишить.

– Могли, но не лишили. Значит, их уже давно и след простыл.

Катя успокаивается и по-деловому проходит перед участковым.

– Сам разберёшься, Пал Владимирович, или кого посерьёзней, вызывать будешь?

– А тебе какое дело?

– Так рецидив выходит, гражданин участковый. Это уже третий бедолага в районе за неделю. Серийным убийцей попахивает.

Точилин недовольно вздыхает:

– Ты бы помалкивала лучше, Катя, и не распространяла лживые слухи.

Катя обижается и идёт к мусоросборнику.

– Я же, в смысле, помочь хотела…

– Без тебя разберёмся.

В кабинет полковника Фирсова без стука врывается генерал Баринов.

– Почему все сидят в кабинетах и не работают? Вы можете мне это объяснить, Геннадий Антонович?

Фирсов поднимается из-за стола.

– Они выполняют указание, товарищ генерал.

– Какое к черту указание? Чьё? – Возмущается генерал.

– Ваше.

Баринов останавливается посередине кабинета.

– Не понял?

Фирсов протягивает ему листок.

– Вот ваше распоряжение. – Далее читает, – «Оперативный работник в начале рабочего дня обязан составить подробный план и утвердить его у вышестоящего руководителя. А в конце рабочего дня доложить о его выполнении».

Баринов машет рукой:

– Сегодня я разрешаю сделать исключение.

– В честь чего? – удивленно спрашивает полковник.

– Вы что, телевизор не смотрите, газеты не читаете?

– Некогда, – пожимает плечами Фирсов, – Отчеты составляю.

– Отчёты подождут.

Фирсов берёт другой листок и начинает читать.

– «Каждый руководитель подразделения обязан в трёхдневный срок письменно отчитываться за проделанную работу отдела».

– Какой идиот это написал?

– Не знаю, Василий Сергеевич, но внизу стоит ваша подпись, – отвечает полковник.

Генерал Баринов примирительно разводит руки в стороны и садится за стол.

– Геннадий Антонович, давайте не будем придираться к словам. В этих распоряжениях нет ничего плохого. Они не дают расслабиться, а это уже хорошо. Но когда того требует дело, их можно и нарушить.