Татьяна Луганцева: Всем по барабану!

Конечно, семья Ерохиных не могла не узнать о его судьбе. Для этого им надо было быть глухими и слепыми. Блокбастеры с участием Джона, ставшего звездой мирового уровня, шли во всех странах, в том числе и в России. Актер просто знал, что даже такие известия о нем не принесут радости его родным.

Однако Теодор все же не удержался.

– Я сделал то, что тебя расстроит или обрадует. Не мог я так больше. Ты не должен быть один, ведь у тебя все же есть семья. Я навел справки о твоих близких.

– Да? – удивился Джон. – Я ничего не знаю о них уже много лет. Не хотелось бы и начинать.

– Отец твой умер два года назад, а брат сейчас болен, и весьма серьезно. Он женился, работает в университете обычным преподавателем математики. Кстати, он тоже разругался с родными, которые не позволяли ему жениться на женщине старше себя на пятнадцать лет, да еще и с ребенком.

– Понятно, – усмехнулся Джон. – Я ушел, потому что мне не дали заниматься любимым делом. Брат сорвался позже, когда ему не дали жить как хотелось. Как же они любили командовать судьбами людей! – Актер усмехнулся, закуривая сигарету.

– Ты очень много куришь, – отметил Теодор вскользь.

– Еще скажи, что у меня испортится цвет лица.

– Нет, это не про тебя, – засмеялся продюсер, – с внешностью у тебя все в порядке.

Друзья в первый раз заговорили о семье Джона. Теодор тогда бросил зерно сомнения в душу актера, напомнив о том, что тот долго и мучительно пытался забыть.

Второй разговор произошел несколько позже, Теодор сообщил, что Клавдия Васильевна тоже умерла, а брату требуется пересадка сердца. Джон молча вручил ему одну из своих многочисленных кредиток, и Теодор его понял – с годами они научились без слов понимать друг друга. Операция в лучшем израильском центре кардиологии была сделана, как сообщил потом своему подопечному продюсер, но прожил Владислав всего два месяца. Последняя ниточка, связывающая Джона с Родиной, оборвалась.

К тому времени, несмотря на молодой возраст (ему исполнилось тридцать семь), он уже достиг вершины в своей специальности и в денежных гонорарах. На тот момент Джон снялся в картине на основе библейской притчи и на волне своего личного горя сыграл так, что потом зрителям становилось плохо в зале. А после этого он принял решение навсегда уйти из кино.

В тот вечер к нему снова явился Теодор, и друзья, как обычно, больше молчали, чем разговаривали. Конечно, любой продюсер начал бы говорить актеру:

– Да ты с ума сошел! Это же твоя жизнь! Ты так долго к этому шел! Был проделан такой путь! Уйти сейчас никак нельзя. У тебя – пик! У тебя – расцвет! Нет даже и намека на снижение интереса к тебе! Ты еще пацан по меркам мужского возраста, такие актеры, как ты, с таким-то талантищем, интересны до глубокой старости. Ну хорошо, не захочешь стареть на экране и выглядеть жалко – уйдешь. Но через двадцать лет. Сейчас слишком рано! А как же твои поклонники? Их целая армия по всему свету! Фильмы с твоим участием постоянно бьют все рекорды кассовых сборов! Люди готовы платить деньги за тебя, и это надо ценить и уважать. Ты должен играть для них! – так сказал бы любой продюсер, но не друг. А Теодор вместо этого выпил порцию любимого виски, закурил свою любимую сигару и произнес:

– Да, после того, как ты сыграл, надо уходить. Эта роль – последнее, что ты можешь оставить поклонникам и человечеству. Большего ты сказать не сможешь. Ты сгорел, потому что отдался ей без остатка. Я понял, что ты уйдешь, еще когда согласился на твое участие в этом фильме. Моя интуиция не подвела и на сей раз….

– И ты не отговорил меня? – усмехнулся Джон.

– Я чувствую тебя. Ты цельная личность, Джон, я очень уважаю тебя. Если ты так решил, я уважаю и твое решение. И еще. Я очень благодарен тебе за то, что и меня благодаря тебе стали уважать. Я доказал, что латинос может заниматься не только наркотиками и проститутками. Мне пожимали руки многие уважаемые люди и благодарили меня. И все это благодаря твоему таланту. И как в человеке я в тебе не ошибся. Ты давно бы мог поменять меня на кого-то с именем. Ведь мое имя зазвучало только рядом с твоим.

Джон растрогался:

– Только не думай, что я не ценю твоей дружеской поддержки и вообще того, что ты для меня сделал. Ты прекрасный продюсер! Если бы не ты со своим знанием законов Америки, этой индустрии… Что бы я мог? Я бы сейчас снимался в порно, или всю жизнь режиссеры эксплуатировали мою смазливую внешность.

– Ты не прав, Джон. Лицо у тебя не смазливое, а красивое. И потом, на одном красивом лице далеко не уедешь. Ты несешь в себе огромную энергетику, ты очень цельная личность, – поправил его Теодор.