Виктория Вита - Этот сильный слабый пол

– Мы его сейчас потеряем, – прошептал стоявший рядом Степушка, ординатор первого года. Ситуацию тогда спас заведующий отделением: появившийся, как кот Бегемот, из неоткуда, он выхватил из рук окаменевшего, как соляной столб, главного врача швабру и тут же неизвестно куда с этой шваброй исчез. Марфа Васильевна вышла на работу в свою смену, через два дня, хотя ее никто уже не ждал. Более того, премию, которой приказом главного она была лишена за «нарушение трудовой дисциплины», ей вернули в двойном размере с благодарностью «за ударный труд». Приказ о наказании тихо отменили без каких-либо комментариев.

Воспоминания вызвали у Варвары улыбку, хотя после этого происшествия, свидетелем которого она стала, причем совершенно случайно, ее взаимоотношения с главным значительно ухудшились. Они, эти отношения, никогда не выходили за рамки деловых, но именно они как-то сразу и не сложились, причем с того самого момента, как АльАль занял руководящее кресло. И если до инцидента взаимоотношения уже были не ахти какие, то после и вовсе ушли в минус. То есть были заморозки, а здесь наступил просто ледниковый период.

Варвара не умела общаться с сильными мира сего, не умела заводить дружбу с нужными людьми, не умела, дожив уже до весьма зрелых лет, собой приторговывать. Нельзя сказать, что это тешило ее самолюбие, может быть, так, и было бы, если бы она была великим ученым или светилом в медицине, но не задалось…

Процесс самобичевания был прерван телефонным звонком. Если это приемный покой – убью всех, – мелькнула у нее кровожадная мысль. Часы показали семь утра, и до начала рабочего дня оставалось еще два часа. Минуту назад была надежда, что можно чуть передохнуть, рухнув на старый продавленный диван, который теперь показался таким недоступно уютным.

Ночь была тяжелой. Казалось, весь город решил именно в ее дежурство переломать себе руки, ноги, шеи, получить ножевые ранения во все возможные и невозможные места. Все дежурство в операционной, только и успевала перемыться и снова к столу. Ординаторы, так любившие с ней дежурить, сменяя друг друга, писали истории болезней. Один ассистировал во время операции, другой писал, затем смена позиций. Вроде и не праздник, и не выходной…

Телефон продолжал требовательно надрываться.

– Я умерла, – громко и внятно произнесла Варвара, испепеляя взглядом ненавистный аппарат. Пластиковому раритету советских времен было глубоко наплевать на эти взгляды. Почти за тридцать лет своего существования он и не такое видел и испытал, о чем свидетельствовали многочисленные пластыри и изоленты на его корпусе и трубке.

– Вторая хирургия, доктор …, – рявкнула в трубку Варвара и не успела закончить.

– Это не приемный, Варюш, не дергайся, – неестественно елейно защебетала трубка, – ты там еще жива?! Если минутка есть, может, по кофейку?!

У Варвары тяжело ухнуло сердце. На душе от нехорошего предчувствия вдруг стало темно, холодно и слякотно, как поздним вечером в ноябре.

Татьяна, гинеколог, дежурила сегодня вместе с ней. Их отделение тоже работало на ввоз. Гинекологи носились как ошпаренные, и как Татьяна практически не выходила из операционной. Но под утро вдруг резко наступило затишье, и в том, что она позвонила, не было ничего удивительного, кроме одного… Татьяна никогда не разговаривала таким приторно слащавым голосом, как будто была в чем-то виновата и заранее просила прощения.

– Варюш, чего молчишь? Или занята? Так я потом…, – голос так и напрашивался на ответ: «скажи потом, когда-нибудь потом, только не сегодня, не сейчас…».

– Нет, – внезапно осипшим голосом ответила Варвара, – я свободна, и у меня есть прекрасный кофе. Где встречаемся – мне к вам в ординаторскую подняться или… – Татьяна опять не дала ей закончить фразу.

– Я уже спускаюсь, – и в ее голосе прозвучали нотки покорности чему-то неприятному, но неотвратимому.

Татьяна была прекрасным врачом, и не только, она была еще очень доброй, деликатной и всегда полна оптимизма. Прекрасные качества для женщины, а особенно для гинеколога. Она была рада видеть всех, ну почти всех, и всегда, и эта радость практически всегда была искренней. Самые мерзопакостные личности, у которых во врагах ходил весь мир старались стать ей пусть не близким другом, но хотя бы хорошим приятелем. Всегда готовая помочь всему миру, она к себе близко никого не подпускала, мягко, но настойчиво отваживала тех, кто напрашивался к ней в гости или расспрашивал о семейной жизни. Периодически она носила обручальное кольцо, надевая его то на правую, то на левую руку, как будто не могла окончательно определиться с выбором. С домашними по телефону старалась разговаривать только в тех случаях, когда оставалась одна в ординаторской, а если кто-то в это время заходил в кабинет, разговор сразу заканчивала, даже на половине фразы.