Григорий Лерин - Детектив из Мойдодыра. Том 2

Весь день меня не покидала мысль, что, если бы я сказал всего лишь два слова: «Я еду», Алешка бы успокоился и остался жив. А у меня была уважительная причина, она и сейчас есть, но я все-таки еду, а мальчишку уже убили. Убили, обставили законными основаниями, но, обнаружив мою визитку, забеспокоились и решили выяснить, откуда я взялся, и что мне известно.

Чарик со мной частично согласился. Он, как всегда, держал руку на пульсе событий и знал об операции «Тайфун» не меньше объявившего о ней министра.

Все началось с Владивостока, и название, вероятно, оттуда же. Во время досмотра таможня обнаружила на отходящем контейнеровозе приличное количество плутония, достаточное на несколько карманных атомных бомб. Получатель груза значился то ли в Китае, то ли в одной из Корей и с претензиями, естественно, не обратился. Так как дело в зародыше заглушить не удалось – пронюхала пресса, его решили раздуть, объявив находку, как начало всероссийской операции.

Чарик, вообще, считал, что причастность Алексея к операции «Тайфун» упомянули для того, чтобы выдернуть меня из Питера наверняка, и упорно отговаривал ехать. Но «дипломат» дал и обещал пока молчать, а координаты начальника второго отдела Краснореченского УГРО Кравченко А. П. аккуратно записал и убрал в бумажник.

В «Мойдодыре» я добросовестно обыскал Алешкину форму, оставшуюся в шкафу, и никакого плутония не нашел. Ленке мои действия не понравились, но поездку она одобрила, можно сказать, разрешила и просила передать Алексею привет.

Объяснение с Наташей, кажется, тоже прошло успешно. Я вздыхал, разводил руками, жаловался на краснореченских бюрократов, на майора Сарикяна, у которого объемы живота и мозга соотносятся, как доллар к рублю, целовал Наташку и обещал, что вернусь не позже, чем через неделю, что это недолго, и я бы, вообще, не поехал, но не хочется ссориться ни с ихними металлургами, ни с нашими литейщиками.

Садясь в вагон с дорожной сумкой и «дипломатом», я вдруг отчетливо вспомнил тревожные Наташкины глаза и понял, что она мне не поверила.

В поезде мне не удалось сосредоточиться, хотя я сразу попытался уединиться на верхней полке. Как только отшуршали полиэтиленовые кулечки, и мои попутчики съели по куриной ножке, по яйцу вкрутую и по желто-синей помидорке фирмы «Лето», один из них, немолодой дядька – монтажник высочайшего класса, всю жизнь в командировках, женат, трое детишек, все необыкновенно умные и здоровые, беспартийный, да, а вот в комсомол пришлось вступить, был грех, всех тогда загоняли, а курицу его благоверная еще вот так готовит – закончив необязательную исповедь, резво скакнул наверх, чтобы поведать мне лично о своей трудной, но интересной работе.

Одновременно с ним говорила бабулька с загипсованной рукой, сидевшая внизу – ездила к дочке, такие цены, но купить сейчас можно все, дочка работает, а зять пьет, но внуки необыкновенно умные, поскользнулась и упала, иногда вот здесь мозжит, а иногда вот здесь вступает.

Третья пассажирка изредка поддакивала – да, тоже падала, и тоже мозжило, но не вступало – но, в основном, нешумно ела и глядела в окно.

Я несколько раз выходил курить, монтажник следовал за мной, стрелял сигареты и предлагал раздавить пол-литра за знакомство. Потом он куда-то запропастился и раздавил-таки, потому что вернулся очень пьяный, но не вредный.

У бабули перед сном вступило, она тихонечко и виновато охала. Мы с другой женщиной стали совещаться, чем ей помочь, но монтажник заявил, что ничего не надо, он сам весь переломанный, потому что падал с высоты сотни раз все по той же причине: высокой квалификации. Он подоткнул под бабулю свою подушку и одеяло, зафиксировал ее в полусидячем положении и положил загипсованную руку на стол.

От руки, действительно, отступило, и купе, наконец-то, погасло, заворочалось и затихло.

Но ненадолго. Ночью монтажник свалился с полки прямо на бабкину руку, одиноко торчавшую на столе. Был страшный грохот и крик: «Ой, убили!», и утешительные хлопоты до самого утра. Я хотел сходить к проводникам за анальгином, но бабуля отказалась наотрез, потому что никому уже больше не верит, а, особенно, Ельцину, чтоб ему поддыбало, и продолжала стонать. Я же снова и снова порывался сходить за анальгином, за льдом, за доктором и, наконец, за топором.

Примерно так же прошло еще двое суток с небольшими вариациями в темах и предложениях раздавить, и в Челябинске мы довольно легко расстались. Женщинам предстояли встречи, монтажнику – новые падения, а мне – двухчасовое ожидание электрички до Краснореченска и трехчасовая поездка.