Дарья Донцова - Скелет из пробирки

– Можно мне войти?

– Душенька, простите старого дурака, – воскликнул Герман Наумович, – держу такую прелестную нимфу на пороге. Совсем ума лишился! Кстати, у меня имеются совершенно восхитительные пирожные! Только не отказывайтесь, не говорите про диету! Вашу очаровательную фигурку невозможно испортить. Идите сюда, да не снимайте, бога ради, туфельки, вы попали в берлогу старого холостяка, которому совершенно наплевать на чистоту полов.

Как все ловеласы, Герман Наумович любил пококетничать. Кухня, куда меня в конце концов привели, выглядела безупречно. Идеально чистая плита с мойкой и до блеска вымытый линолеум. Скорей всего, Герман Наумович, назвавшись холостяком, слегка лукавил. Может, у него в паспорте и нет штампа, но на этой кухне готовит женщина. Ведь кто-то подобрал хорошенькие прихваточки в тон розовым занавескам и расставил повсюду керамические фигурки зайчиков, кошечек и собачек.

Получив чашечку отлично сваренного кофе, я осторожно спросила:

– Вы хорошо помните Горнгольц?

– Такое не забудешь, – воскликнул Герман Наумович, – я попал туда пятнадцатилетним парнишкой!

– Как же вам удалось выжить? Ладожский тяжело вздохнул.

– Знаете, душенька, когда встает вопрос о жизни, делаешься очень изобретательным. Начнем с того, что я еврей. А фашисты убивали людей моей национальности сразу. Но когда нас привезли в Горнгольц, офицер, проводивший селекцию, воскликнул по-немецки: «Надо же, у этого русского наше имя Герман!»

Хоть Ладожский и был совсем ребенком, он живо смекнул, что судьба посылает ему шанс на спасение. К тому же паренек совершенно не походил на еврея, вернее, на тот образ иудея, который создали себе гитлеровцы. В их понимании потомок Моисея должен быть черноволос, кареглаз, смуглолиц и иметь большой горбатый нос. А Герман был тоненьким мальчиком с копной белокурых, абсолютно прямых волос, голубыми глазами и аккуратным носом с россыпью веснушек.

– Моя бабушка была из Берлина, – быстро, на хорошем немецком соврал мальчишка, – она научила меня родному языку и попросила назвать внука в честь своего отца.

Гитлеровец удивленно вскинул брови.

– Всем стоять смирно, – сказал офицер и ушел в домик, где помещалась администрация.

Герман замер на солнцепеке, чувствуя, как по спине горячими струйками льется пот. У него было две любимых бабушки: Сара Моисеевна и Юдифь Соломоновна. Первая, мамина мама, обожала оперу, в особенности «Пиковую даму», и, когда дочь родила сына, потребовала, чтобы его назвали Германом, но с одним "н". Юдифь Соломоновна же хотела дать мальчику имя Абрам, в честь своего умершего мужа. В результате долгих, кровопролитных баталий победила Сара Моисеевна. Юдифь Соломоновна разобиделась, хлопнула дверью и почти десять лет не разговаривала с Сарой. Приходившего в гости внука она упорно звала Абрамом. А Герману, честно говоря, было все равно, на что откликаться.

Но сейчас, отведенный в сторону от основной массы прибывших в Горнгольц людей, он истово молился всем известным богам, повторяя про себя:

– Милая бабушка, спасибо, что ты настояла на своем и не разрешила вписать в метрику имя Абрам.

А еще он тихо радовался тому, что в школе не прогуливал уроки «дойча», а старательно зубрил грамматику.

Наконец из домика вышел офицер, но не один, а с другим фашистом, более пожилым.

– Значит, твоя мать немка? – поинтересовался второй гитлеровец.

– Обрусевшая, – быстро затараторил Герман, – отца моего звали Наумо, он украинец. Наумо Ладожский.

– Какая фамилия у твоей матери? – резко спросил первый офицер.

– Миллер, – не растерялся Герман, – Анна Миллер, в замужестве Ладожская.

Офицеры переглянулись.

– Ступай в контору, – велел пожилой.

Очевидно, немцы не знали, как поступить, потому что они заперли паренька в кладовой, но предварительно сводили его в туалет – не в домик, расположенный у изгороди, а в санузел для немцев с чистейшим унитазом. А еще ему дали чашку какао и кусок восхитительного белого хлеба.

Наутро Германа выпустили и отвели к другому мужчине, кряжистому мужику, похожему на сельского тракториста.

– Значит, ты почти немецкий мальчик? – без тени улыбки поинтересовалось начальство.

Герман кивнул.

– Одних слов мало, – усмехнулся «крестьянин», – нужны доказательства, документы.

– У меня их нет, – пробормотал Герман и замолчал. «Тракторист», не мигая, смотрел на пацана, и вдруг того осенило:

– Могу исполнить песенку, которую бабушка пела мне на ночь. Это старинная мелодия, ее знают только настоящие немцы!