Максим Кантор - Чайник Рассела и бритва Оккама [сетевая публикация]

Он же был профессионалом, он был честным полицейским и совсем не умел врать. Когда наконец догадался, кто убийца, то понял, что повышения не предвидится и не будет паба «Лягушка и морковка».

Лестрейд стоял перед собранием подозреваемых и обводил их укоризненным взглядом. Кураж первого мгновения миновал — все же всякий полицейский испытывает эмоциональный подъем, готовясь поставить точку в деле, — и теперь инспектор Лестрейд переживал то чувство, какое испытывает мальчик, когда праздник дня рождения закончился.

— Давайте подведем итог, — сказал Лестрейд понуро, — я расскажу, как было дело. С самого начала.

Меня вызвали в Оксфордский университет, в колледж Святого Христофора. Произошло зверское убийство. Умертвили старейшего профессора — сэра Уильяма Рассела. Причем убили его сразу несколькими способами. Перерезали горло бритвой, обварили кипятком из чайника, задушили в каминной трубе. А потом еще выяснилось, что у него был инфаркт, и нашли следы цианида. Убийство совершил изощренный садист или даже группа садистов. Попутно мне рассказали о святом Христофоре, которого какой-то там римлянин то ли сварил, то ли зажарил. Неважно.

Я позвал на помощь сразу двух детективов, Холмса и Мегре, гениев сыскного дела. Тут как раз выяснилось, что в колледже орудует германский шпион, а сэр Уильям Рассел возглавлял оксфордское отделение партии британских фашистов. Час от часу не легче. Но интересно! Мне было интересно, леди и джентльмены!

И в голосе инспектора прозвучала неподдельная обида.

— Да, я увлекся. А тут одна за другой стали выясняться детали. Оказалось, что дама Камилла, мастер колледжа, — сотрудник МИ-6. Майор Кингстон, который тут по хозяйственной части, как оказалось, из военной разведки. Да еще вдобавок присутствует полковник Курбатский из московского НКВД. Тут уж я, леди и джентльмены, почувствовал себя на передовой. Сам я не воевал, полицейские преступников ловят, а не в окопах сидят. Но на старости лет оказался прямо на линии огня. Так и ходил по вашему колледжу, как по траншее, все ждал, что пальнут в спину. Так никто и не пальнул, слава Богу…

Лестрейд чуть было не добавил «а жаль», но удержался.

— Дальше — больше. Мы с коллегами стали распутывать улики. А их столько, что не успеваешь к делу подшивать. Один оказался сутенером из Парижа, другой — агентом Муссолини, третий — польским диверсантом. Тьфу! Просто змеиное гнездо. Тут никакой военной разведки не хватит, бомбу надо! А нам ведь все показания надо сопоставить: кто же покойника обварил, кто в трубу засунул… Еще и какое-то наследство… И дочь, которой вроде бы нет, а потом она вдруг опять есть, но не та. И записку на немецком языке подбросили, а еще выяснилось, что одна из женщин — переодетый мужчина… ну знаете, я всякое видал, но честно скажу — перебор. Ну вот, как хотите, но перебор.

И мы втроем ломаем голову, кто же этого старикана убил. И, главное, зачем?

Лестрейд выдохнул — и выдохнул разом все: и надежды на поимку шпиона, и мечты о повышении, и даже шансы купить ботинки.

— Никто сэра Уильяма не убивал. Убило его кресло. Понимаете: кресло.

И Лестрейд тут же поправил себя:

— А, знаю… Вы тут в университетах называете словом «кресло» председательский пост. Я сначала удивлялся, когда слышал. Дескать, он — chair там-то и там-то. Кресло в комитете, кресло в комиссии. Да нет, я не про то. Хотя символично, согласен. Сэра Уильяма прихлопнуло обычное старое кресло. Вот Том Трумп его обломки в руках держит.

Честный Том Трумп опустил глаза на обломки елизаветинского кресла, которое держал в руках.

— Где эта рухлядь стояла до того, как попала в комнату Холмса? Не помнишь, Том? А, то-то и оно… Стояла эта мебель в кабинете сэра Уильяма Рассела. Утром старый дурак, — Лестрейд запнулся, бранное слово вырвалось невольно; инспектор поправился, — итак, утром пожилой джентльмен решил побриться и выпить чаю. Чайники в каждой комнате имеются, это правило в Британии. Вот старик чайник вскипятил, сел в кресло с чайником в руке, собираясь налить себе чашку. В другой руке держал открытую бритву. Что же еще делать с утра — бреешься и прихлебываешь чай. Разумно. Я и сам так делаю. Только вот кресло провалилось. Схлопнулось кресло. И старичка прихлопнуло. Кипяток он выплеснул себе в физиономию, а бритвой располосовал горло. Ну, сердце, естественно, тут же и разорвалось.

Когда вечером старика хватились, пришли поглядеть, что с ним. Кто пришел, да вот он и пришел, наш честный Том. А тут такое дело. Лежит старичок кипятком обваренный, горло перерезано, вся кровь давно вытекла. И кресло разломанное. Том сразу все понял — и решил, что обвинят его. А как же он еще мог подумать? Потащил покойника к камину, куда еще тело спрятать? Не в окно же его кидать.