Татьяна Луганцева - Феникс – птица угорелая [litres]

Дело в том, что перед отлетом в Москву Иван Сергеевич Капустин внезапно помешался рассудком. Попросту сошел с ума. Он начал бегать по отелю и кричать. Ему везде мерещились змеи и тараканы, которые пытались заползти ему под кожу. Капустина поймали, надели на него смирительную рубашку и увезли в местную психбольницу. Принявший его врач никаких утешительных прогнозов не дал.

– Собаке собачья смерть, – хмыкнул Виталий Николаевич. – После того, что я о нем узнал, мне Ивана совсем не жаль.

– Это расплата, – кивнула Яна.

– А я слышал, что перед помешательством к нему в номер заходил высокий, красивый мужчина и о чем-то с ним говорил. А потом вот…

Яна повернула голову к Мэтью, в ее больших глазах читался немой вопрос.

– Чего ты на меня так смотришь? Как будто я один высокий и красивый? Твой князь Штольберг тоже подходит! Может, он зашел к этому алчному профессору и расстроил его, сказав, что у него все есть, а вот графского титула нет и не будет.

– Ладно, не хочу ничего знать, – отвернулась Яна.

– Вам как всегда шампанского? – приблизилась стюардесса.

– И побольше, – подыграл Мэтью.

– Да… Одни расстаются, у других появляется шанс быть вместе, – протянул Виталий Николаевич.

– Ты о чем? – спросила Яна. – О несчастной любви Олеси к Ивану или о шансе, который выпал Маше и Михаилу?

– Я о тебе и твоих ухажерах. Рассталась со Штольбергом, но встретила Мэтью. Не мужчина, а мечта для тебя! – подмигнул он и рассмеялся.

Яна надулась, но через какое-то время не выдержала и, придвинувшись к Мэтью, спросила:

– Так что это было? Секретная методика? Гипноз? А ты можешь меня загипнотизировать, чтобы я в тебя влюбилась?

– А чего тебя гипнотизировать? Ты и так влюбилась, – улыбнулся Мэтью.

– Нахал! – фыркнула Яна.

– Не о том вы думаете. А вдруг сейчас самолет упадет в море, что делать будем? – спросил Виталий Николаевич.

– В соленой воде у меня, по крайней мере, волосы очистятся от розовой краски! – ответила Яна. – Так что все на пользу!

– Аминь! – вздохнул следователь. – Самый сильный гипноз – это любовь!

– Мама, у нас будет ребенок! У меня – сын, а у тебя – внук, – сообщил прямо с порога своей уже не очень молодой матери Виталий Юрьевич Багрянцев – акушер-гинеколог первой категории, заведующий отделением патологии беременности в столичном роддоме.

Виталий Юрьевич был отличный специалист в своей области, он наблюдал женщин, у которых беременность протекала с известными отклонениями от нормы, вследствие чего они нуждались в более или менее длительном наблюдении, режиме и лечении до наступления родов.

Мария Степановна взялась за сердце, вернее, за ту область, где оно находится, и медленно осела на коридорный пуфик.

Она всегда выходила в коридор встречать сына с работы и приглашала в кухню-гостиную, где усталого Виталика ждал сытный ужин. Конечно, учитывая специфику работы акушера-гинеколога, вкусная домашняя еда не всегда подавалась Виталию Юрьевичу вовремя. Частенько его матери приходилось ужинать в одиночестве и ложиться спать, так и не дождавшись с работы сына. Она жила в соседней квартире и очень радовалась обстоятельству, что огромная квартира-студия сына находится так близко. Она вела домашнее хозяйство сына и вникала во все его заботы и проблемы. Ничего не ускользало от ее зоркого материнского ока.

Сложные и внеплановые роды, кровотечения, да мало ли еще какие осложнения заставляли Виталия Юрьевича оставаться со своими «двойными пациентами», как он иногда шутил.

Вид сына сильно напугал Марию Степановну.

– Виталик, что с тобой? Ты заболел? Ты плохо себя чувствуешь?

– Нет, мама, не беспокойся. Всё хорошо, – ослабил галстук Виталий.

– Ты себя в зеркало видел?! Ты кого пытаешься обмануть? Говори немедленно, что случилось! Не рви мне сердце, я же твоя мать!

Виталий потерянно посмотрел вокруг, словно не видя, за что можно зацепиться.

– Мама, я сегодня решился на такое!..

– Господи, сынок! – схватилась за сердце Мария Степановна. – Не… я не знаю, но с кем не бывает… Да ты у меня умница! Но ты же человек, это бывает у всех. Может, ты и не виноват. Мало ли что было с организмом матери и ребенка? А кто пострадал? Или погиб? – заломила руки Мария Степановна.

– Пока никто… – мрачно посмотрел на нее сын потемневшими глазами. – И я сознательно иду на это, находясь в твердом уме и памяти.

Мария Степановна от ужаса на какое-то время потеряла дар речи.