Светлана Полякова - Все тайны Алисы

— Все равно не пойму, зачем надо было покупать эту книжку, — проворчала Алиса. — Честное слово, не понимаю… Нам же дали по книге: сиди себе, читай, если так хочется наслаждаться отечественными детективами!

— Я хочу стать лучшей, — заявила Елизавета. — Можешь сейчас прочитать мне проповедь о смирении, гордыне и хорошей литературе, меня эго не тронет! Бог знает, до чего я устала жить на гроши, которые кончаются сразу, стоит только им появиться. Ты слышала, сколько нам будут платить? Целую тысячу за жалких семь листов откровенного бреда, который ты напишешь левой ногой!

— Я не хочу писать ногами! — запротестовала Алиса.

— Не хочешь — не надо, — пожала плечами Елизавета, почти утратив интерес к старомодной особе. — Продолжай подыскивать себе местечко под солнцем в районе Славянского рынка. Можешь еще пристроиться в местную газету. Рублей триста в месяц заработаешь… Надо было пять лет таскаться в университет и сушить мозги над «Гаргантюа и Пантагрюэлем»!

Ведя бесконечную словесную игру, начатую еще в начальных классах, они шли по проспекту и были вполне счастливы.

Начальство тоже было счастливо: те литературные опусы, которые принесли на собеседование девицы, были тут же изучены, и теперь они сидели, обсуждая «новых дурочек».

— Ты бы видел, как у темненькой челюсть отвисла, когда я ей сказал про тысячу…

— Мог бы назвать цену поменьше, — сказал задумчивый джентльмен с красивым, породистым лицом. — Ты, дорогуша, еще пообещал, что будешь поднимать планку через каждые три книги…

— Да ладно тебе, — отмахнулся тот, который вел собеседование. — Они через три книжки успеют забыть, что им было обещано…

Про тот разговор девушки не знали, а потому сохраняли полнейшую уверенность в завтрашнем дне.

Точно так же было уверено в грядущих переменах к лучшему их начальство. Тогда еще бедное начальство не знало, что раз в неделю ему будут обеспечены скандалы и капризы с Елизаветиной стороны, поскольку ее триллеры будут пользоваться бешеным спросом. А Алиса…

Придя домой и открыв книгу, Алиса принялась постигать «стиль и язык». Сначала ей показалось, что предложения в тексте напоминают школьное изложение. Нарочито односложные, они усваивались, как простые блюда. «Элайза проснулась рано. Утро было пасмурным. Красный цвет шелковых простыней померк. Элайза закрыла глаза. «Я не хочу сегодня просыпаться», — подумала она. На душе скребли кошки. Роберт сегодня не придет. Он уехал».

Алиса закрыла книгу. «Я не смогу так писать», — подумала она и почувствовала облегчение. Раз она так писать не сможет, на работу ее не возьмут… Она достала разрозненные листы с печатным текстом — это было ее, Алисино, давнее творение. Воспоминание о ее, Алисиной, первой любви, так внезапно и трагично закончившейся:

«Мышка стояла на остановке, глядя вдаль. Сигарет не было, солнца не было, смысла в жизни, на ее, Мышкин, взгляд, не было тоже. Прямо перед ней с красного плаката хитро улыбался Ленин, и отчего-то в Мышкину глупую голову притащилось воспоминание о Галкином дяде Валере. Она называла его Гуру Вар Авера. Этот гуру как-то сказал, что красный цвет — цвет безрассудного и необузданного секса, и, хотя все другие идеи Галкиного дяди Мышка подвергала сомнению, эта ей показалась не лишенной смысла. «Ленин — секс-символ социализма», — подумала она и тоскливо огляделась».

Прочтя собственный опус, Алиса рассмеялась, потом вздохнула и отбросила его в сторону.

— Это никому не нужно, — сказала она жестоко. На минуту ей стало жалко своих незадачливых героев. Она достала забытую, пыльную машинку. Машинка была ужасно тяжелой — все-таки «Украина», — и Алиса дотащила ее до письменного стола с трудом. Отдышалась, вытерла со лба капельки пота, села, задумчиво изучая подзабытую клавиатуру.

«Я уже сто лет ничего не писала, — вздохнула она. — Черт его знает, получится ли у меня что-нибудь путное…»

Путного у нее ничего не получилось.

«Элайза проснулась. Свет лился из открытого окна. «Мне не хочется сегодня просыпаться, — подумала Элайза, снова закрывая глаза. — Жизнь теряет смысл, когда рядом нет Роберта…»

Алиса осталась недовольна собственным «шедевром». Она хотела уже выбросить листок в мусорное ведро, но передумала.

— Все в руке Божией, — внезапно решила она. — Не примут на работу — значит, так и надо. Не всем же суждено стать писателями…

На следующий день Алиса отнесла несколько листков супермаразматического бреда в агентство.