Эллина Наумова - Квартира. Карьера. И три кавалера

Через минуту вернулся мой окончательно свихнувшийся любимый. Он вопил гнусные ругательства и требовал оригинал. Я держалась твердо: у меня его нет, остался возле телефона Андрея Валерьяновича. Да, каюсь, подделала, чтобы угодить ему, Кирюше. Думала, угомонится. И будем мы жить долго и счастливо. Я не призналась, что следила за ним. Не от большого ума. Просто тогда было важнее неумолчно клясться ему в любви. Он озверел и со всей дури вцепился в мое горло. Задушил бы, гад. Я уже теряла сознание. Но тут маленький и трусливый двортерьер Журавлик, которого хозяйка оставила на мое попечение, вполз в кухню и отвлек убийцу. Журавлику самое место в перечне благодетелей. Он мне жизнь спас. Кирилл сбежал. Я еле оклемалась.

Почему я вписываю мерзавца в этот «благодарственный лист»? Потому что без него не узнала бы, что Андрюша не психотерапией занимался, выдумывая себе друзей. А скрывал единственный реальный адрес в огромном количестве ложных. По нему за кухонной вентиляционной решеткой было спрятано нечто. Ради него можно было убить человека, женщину, с которой… Хватит… После нападения мне удалось привести себя в форму слишком дорогой ценой. И без Александрины я не справилась бы.

Александрина Барышева.

Она была первой москвичкой, которая не сдавала мне жилье, а снимала со мной на равных. Обшарпанная, но уютная квартира на Большой Садовой. Две изолированные комнаты, совмещенный санузел, просторная кухня. Что еще нужно трудящимся с утра до вечера девушкам. Соседствовали всего год, изо всех сил пытались друг другу не мешать. Но сколько приключений пережили – и страшных, и забавных. Она вытащила меня из ямы, в которую столкнул проклятый Кирилл. Иногда тянула из последних сил. Заметно было, как от напряжения набухали сосуды на руках и висках. Я после того, как он меня едва не задушил, почти свихнулась. Боялась ходить по улицам вечером. Ждала, что он или его сообщники меня убьют. А соседка была самым легким человеком, какого мне довелось встретить. Она словом обращала пригоршню вонючей липкой грязи в песок. Тот мгновенно высыпался сквозь пальцы, оставляя чистыми и сухими ладони и душу.

Мы никогда не говорили о прошлом и не старались подружиться. Наверное, поэтому я считаю ее своей лучшей подругой. И Мирона не жалко было ей отдавать. Она хотела его честно, поэтому я за него спокойна.

Мирон Стомахин.

Слишком образованный сын неприлично богатых родителей. И внук непристойно богатых дедушек и бабушек. Мы встречались раз в неделю, но для этих куцых свиданий он снял громадную квартиру. Я лежала в спальне и через открытую дверь разглядывала рождественскую елку в дальнем углу гостиной. И пышное трехметровое дерево казалось мне не очень большим. Еще никогда не забуду первое соприкосновение щеки с натуральным шелком наволочки. Гладкая прохлада расслабляла мгновенно. До сих пор не верится, что у тех, кто с детства спит на таком белье, могут появляться морщины. Эти счастливцы должны жить вечно, им не с чего умирать.

Мирон любил меня так же, как я Кирилла. Нет, сильнее. Увидел на вечеринке мельком, захлебнулся счастьем, надолго потерял, искал, отчаялся найти. Он страдал по-настоящему. Я тоже, но иначе. Мой мерзавец предал, я собирала в кучу растоптанную себя. А Стомахин о себе не думал, только обо мне.

Я потянулась к нему, думала, его чувство спасет, как живая вода. И зарастут раны, и задышат легкие, и можно будет открыть глаза, подняться с земли и спросить: «Что это было?» Я истово пыталась в него влюбиться. Но не получилось. Кроме обреченности ничего во мне не было. Терзать его дальше холодностью и отстраненностью, а потом награждать за терпение качественным сексом было бесчеловечно. Я чувствовала себя проституткой. Накануне разрыва Александрина попросила познакомить ее с Мироном. Твердила, что я делаю глупость, отказываясь от идеального парня. Собиралась быть мостом между нами на случай, если опомнюсь. Я познакомила. Они начали строить мост.

А меня накрыло свободой от Мирона и от своей ущербности. Чем еще можно считать неспособность ответить на любовь, зарядиться энергией, к которой подключилась напрямую? Но судьба считала, что подарила мне Стомахина от царских щедрот. И предложила еще раз задуматься, не напрасно ли я отвергаю этот дар. Однажды ночью позвонила Барышева. Мирон умирал у нее на глазах. Я ринулась в ту самую, снятую для встреч квартиру. Благо она была в двух шагах. Он валялся на полу без сознания. Это был явный передоз. Потом выяснилось, что мальчик переборщил с антидепрессантом. Но тогда я твердо сказала – наркоман. И реанимировала, то есть сделала непрямой массаж сердца, искусственное дыхание и промыла желудок.