Кирил Бонфильоли - Эндшпиль Маккабрея [=Не тычьте в меня этой штукой]

Он по-прежнему следил.

— Стало быть, никто из моих друзей даже не станет пытаться связываться со мной здесь, а враги мои состоят в политической партии, цель которой — свержение Соединённых Штатов. Так что вы сделаете, если кто-нибудь мне позвонит?

— Вызову легавых?

Я поморщился от непритворной досады.

— Нет-нет-НЕТ, — сказал я. — Легавых — никоим образом. Зачем, по-вашему, я в Оклахома-сити?

Это его окончательно добило. В скабрезных глазках затеплилось почтение, а губы приоткрылись с еле слышным чваком.

— Вы имеете в виду — просто позвонить вам, сэр? — наконец спросил он.

— Именно, — я отпустил пять долларов.

Он пялился мне вслед, пока я не вошёл в лифт. Чувствовал я себя в разумной безопасности — у портье во всём мире имеется два таланта: продавать информацию и знать, когда информацию продавать не стоит. Эти простые навыки означают для них выживание.

Номер мой был обширен, пропорционален и приятен, но кондиционирование воздуха издавало утомительные звуки через случайные интервалы. Я попросил обслужить меня в номере ассортиментом хороших сэндвичей, бутылкой родниковой воды, добрым питьевым стаканом и гостиничным детективом. Все они прибыли вместе. Я взял на себя труд подружиться с местным детективом — неловким семифутовым вьюношей с плечевой кобурой, громко заскрипевшей, когда он садился. Я налил ему скотча и угостил хорошей порцией брехни, похожей на ту, которую уже заглотил портье. Вьюноша оказался серьёзным и попросил у меня верительные грамоты; они впечатлили его неимоверно, и он пообещал в эту ночь особо следить за моим этажом.

Когда он пять долларов спустя ушёл, я с мрачным удовольствием осмотрел свои сэндвичи: меня снабдили целым запасом их — на двух сортах хлеба, заполнены всевозможным добром. С ними я справился наилучшим образом, выпил ещё немного скотча и залёг в постель, ощущая, что обезопасил себя как мог.

Я закрыл глаза — и тут мне в голову ударил кондиционер, неся на крыльях своих разнообразные ужасы, спекуляции, тысячу кошмарных фантазий и всевозрастающую панику. Я не осмеливался принять таблетку снотворного. После бесконечного получаса я оставил борьбу за сон и зажёг свет. Оставалось только одно: снять телефонную трубку и заказать звонок в Лондон миссис Спон. Лондон, Англия, то есть.

Она ответила всего через каких-то двадцать минут — с визгом и кряком ярости оттого, что её разбудили, возводя хулу на странных богов. В отдалении я слышал её подлого пуделька Письпарту, вплетающего своё брехливое сопрано в общий гвалт; меня сразу же обуяла тоска по дому.

Я успокоил миссис Спон несколькими хорошо подобранными словами, и до неё вскоре дошло, что я звоню по делу, а не просто, чтобы её позлить. Я сообщил ей, что Джок должен быть на «Rancho de los Siete Dolores» ко вторнику, чего бы это ни стоило, и она обязана за этим проследить. Она пообещала. Проблема добычи американской визы за несколько часов — ничто для такой женщины как она: однажды ей удалось добиться частной аудиенции у Папы, лишь постучавшись в дверь и сказав, что её ожидают. Говорят, Папа едва не дал ей контракт на косметический ремонт Сикстинской капеллы.

Знание того, что Джок меня встретит, утихомирило мои худшие страхи; теперь мне оставалось лишь добраться до финиша самому, не оставив кровавых следов.

Я провалился в беспокойный сон, странным образом переплетённый с эротическими грёзами.

Чаю утром не было, но я стоял на самом пороге старого Запада и сознавал, что мне следует терпеть лишения. «Пионеры! О, пионеры!» [121] Перевод К. Чуковского. — как никогда не уставал восклицать Уолт Уитмен.

Ни стойка портье, ни гараж ничего отрапортовать не могли, поэтому я поковылял вдохнуть свежего воздуха и посмотреть, не кишат ли окрестности «бьюиками» цвета окиси кобальта. Вместо авто я отыскал нечто вроде бара, в витрине которого рекламировалось другое нечто — под названием «Особый Завтрак Скотовода Старой Оклахомы». Кто бы тут устоял? Вот и я не смог.

ОЗССО оказался толстым стейком, почти сырым, ломтем соленой грудинки размером и формой с мой кулак, горой горячих домашних хлебцев, кофейником прежёстокого кофе и четвертинкой ржаного виски. Ну что — я человек, скроенный из железа, как вы уже осознаёте, но признаюсь: я заскулил. Однако деваться было некуда: бармен и повар буфета налегли на стойку, наблюдая за моими грядущими достижениями с нескрываемым интересом. На их лицах читались суровость и вежливость, но также и надежда. Честь Британии стала заложницей моих ножа и вилки. Я разбавил немного кофе немногим виски и выпил, подавив в себе рвотные позывы. После чего нашёл в себе силы отщипнуть кусочек от горячего хлебца, затем глотнул ещё немного кофе, после чего — уголок грудинки и так далее. Аппетит к тому, что ему скармливали, возрастал, и вскоре — к изумлению моему и очевидцев — даже сам стейк пал под моим луком и копьём. Именно из таких сцен рождается величие Британии. Я принял бесплатную выпивку от бармена, сурово пожал всем руки и с честью удалился. Не все Послы сидят в Посольствах, знаете ли.