Виктория Платова: Такси для ангела

Ну, соображайте быстрее, кокотки!

Я и глазом не успела моргнуть, как Канунникова придвинула к себе «Роад Муви». Тот самый, который принесла в качестве затравки для разговора со мной. Девицы перестали мяться, едва лишь Аглая щелкнула ручкой.

— Если можно… Анюте и Марине.

Когда Анюта и Марина, прижимая к себе журнал, удалились, я хмыкнула.

— Щедрый жест, — я вспомнила подшивку, которую изучала в Дашкином кабинете. — Пятьдесят рублей в розничной продаже.

— Мне он достался бесплатно. Подарок главного редактора.

Где Главный, там и Дашка. Теперь понятно, откуда Аглая узнала мой телефон. И совершенно ясно, что список почитательниц Канунниковой может быть расширен еще и за счет гостиничных шлюх. Аглая всем пришлась ко двору. И нашим, и вашим. Дашка бы в этом случае добавила: «за копейку спляшем»…

Что ж, пора говорить «да».

— У вас очень широкий круг читателей, Аглая… — Я вопросительно посмотрела на Канунникову, в надежде, что она подскажет мне отчество.

— Можете называть меня просто Аглая.

— Думаете, они вас действительно читали? — Я выразительно посмотрела в сторону девах, пришвартовавшихся к стойке.

— Думаю, они читали только букварь. И надписи на купюрах.

— Думаю, если бы вам пришло в голову организовать своих фанатов в партию, вы прошли бы в парламент.

Аглая снова уставилась на меня.

— Не тратьте силы, девочка. Я ведь уже сказала вам, что вы довольно остроумны.

«Это как раз то, чего тебе не хватает», — мстительно подумала я. С чем с чем, а с юмором у Канунниковой было слабовато. Во всяком случае, в ее неспешных, обстоятельных детективах.

Но в любом случае пора сдаваться.

— Я согласна.

— Отлично. — Аглая, до сих пор окучивавшая меня в довольно неторопливом ключе, резко засобиралась. — Я позвоню вам в четверг. А теперь мне пора идти, я и так потратила на вас непростительно много времени. Расплатитесь, пожалуйста, по счету, и будем считать, что вы приступили к выполнению своих обязанностей.

Все произошло так быстро, что я даже рта не успела раскрыть. И опомнилась только тогда, когда в руках у меня оказались две пятисотенные. А Аглая, со спины напоминавшая разрядницу по спортивной акробатике, скрылась в дверях бара.

…Остаток недели был проведен в душевной смуте. Во вторник я запорола выкройку к балахону Северного оленя и укололась иголкой (последний раз это случилось со мной на уроке труда в пятом классе). А в среду отказала перспективной протеже мадам Цапник и сделала ручкой студийцам Дома культуры им. В. Кингисеппа. Я сожгла за собой все мосты и теперь убивала время, наблюдая за тем, как они горят.

Если Аглая не объявится, то…

Аглая объявилась в четверг, как и обещала. И сообщила, что в пятницу, в двадцать два часа, она будет ждать меня в Университете профсоюзов, после чего мы отправляемся на вокзал. Я покивала трубке головой, осторожно положила ее на рычаг и отправилась в ванную, собирать щетки, пасты, шампуни и пену для ванн.

— Сумасшедшая, — сказала я сама себе, стоило мне оказаться лицом к лицу с зеркалом. — И то, что ты собираешься сделать, — это авантюра чистой воды.

Мысль об авантюре не вылезала из моей башки все эти дни, хотя идею розыгрыша я отмела почти сразу. Не та персона, чтобы водить вокруг меня долгие, многофигурные хороводы с привлечением гостиничных шлюх в качестве солисток. Да и вряд ли такой занятой человек, как Аглая, может себе это позволить. А в том, что давешняя баба с яйцами и есть сама Канунникова, сомневаться не приходится: слишком уж лицо запоминающееся.

И расхватанное большинством журналов, газет и телепрограмм с грифом «Для семейного просмотра».

— Сумасшедшая! — Я выдавила на стекло остатки зубной пасты из окаменевшего тюбика: получился довольно красноречивый восклицательный знак. — Сумасшедшая. И диагноз поставить некому.

Это была чистая правда. Обычно советовала, заклинала и ставила диагнозы Дарья, но теперь — теперь совсем другое дело. Одно лишь упоминание о Канунниковой, один лишь слог ее имени действуют на мою подругу как красная тряпка на быка.

А то, что я собираюсь совершить, иначе чем предательством не назовешь. Я попрала нашу многолетнюю дружбу, я растоптала память об университетской спайке и попугае Кеше, я супостатка, сволочь, вероотступница, — и буду оставаться такой до конца дней своих. Или до конца дней Аглаи Канунниковой…

…Но до конца было еще далеко, и следующим вечером, в половине десятого, со свеженьким клеймом предательницы на щеке, я уже прогуливалась возле Университета профсоюзов, бросая косые взгляды на плакат: