Валентина Мальцева - КГБ в смокинге. В ловушке

— Ты знаешь, от чего я там обалдел?

Я услышала его шаги и скрип кухонного табурета.

— От супруги президента Форда?

— От одной книги.

— Господи! — я вырубила наконец кофемолку и на секунду прислушалась к остаточной вибрации пальцев. — Неужели у тебя еще было время для чтения?

— Такие книги я бы читал даже на заседании бюро ЦК.

— Порнушечка? — спросила я с наигранным удивлением, подавая ему чашку.

— В каком-то смысле... — он подул на обжигающий кофе. — КГБ.

— Что?

— Книга называлась «КГБ». Толстенная, с красным переплетом, а на титуле золотом выдавлено — «КГБ».

— Это что, детектив какой-нибудь?

— Справочник... — он осторожно поставил чашку на блюдце и добавил, чуть понизив голос: — Понимаешь, там только фамилии. И против

каждой — должность, которую занимает этот человек на Лубянке.

— Ну и что? «Иванов Иван Ферапонтович — подполковник, образование — полтора курса строительного техникума, курирует перемещение иностранцев в Семижлобске и окрестностях...» А дальше? От чего тут балдеть?

— Дура, какой Иванов? Там Юлиан Семенов, Стуруа, Зорин, Богомолов, Бандура, Овчинников, Фесуненко... Хватит или еще добавить парочку знаменитостей?

— Но это... — я вдруг почувствовала, что немею, словно мне вогнали в десну полный шприц новокаина.

— Ну? — шеф как-то невесело усмехнулся. — Обалдела? Теперь представь, каково было мне. Даже поделиться не с кем...

— Ты хочешь сказать, что все эти люди — сотрудники КГБ? — я обрела дар речи, но зато вдруг почувствовала себя оплеванной с головы до ног. — Это же чушь, бред сивой кобылы!

— Я ничего не хочу сказать! — он резко встал и направился к вешалке за плащом. — Спасибо за... кофе.

— Нет, погоди! — я преградила ему дорогу к двери. — Объясни толком: почему ты назвал только писателей и журналистов?

— Успокойся, там были еще архитекторы, художники, ученые, скульпторы, врачи, музыканты и прочая интеллигенция, — он мягко взял меня за плечи. — Просто журналистов и писателей ты знаешь лучше...

— И ты поверил в это?

— Во что?

— Ну, в то, что все они — сотрудники Комитета.

— Смотря что понимать под этим определением.

— Объясни, я вообще ничего не понимаю...

— Я пока тоже. Единственное, что я могу сказать, — в этой книге подобралась интересная компания. Что ни фамилия — то либо уже знаменитость, либо весьма перспективный товарищ...

— Ты словно жалеешь, что тебя в этом списке нет.

— А вот здесь ты не права, Валентина, — он легонько отстранил меня и взялся за ручку двери. — Как раз наоборот. В этом списке есть и моя фамилия. Даже порядковый номер могу назвать: две тысячи семьсот шестьдесят четвертый.

24 ноября 1977 года

Разговор с другом-редактором в прихожей моей кооперативной квартиры на Масловке перевернул всю мою жизнь, хотя тогда я этого, конечно, не понимала. «Не сотвори себе кумира», — прекрасно сказано, но, увы, не про нас, не про мое поколение. Мы не могли (да и не хотели) жить без кумиров. Но — кумиров новых, современных, мыслящих легко, раскованно, оригинально. Помню, с каким упоением, мечтая о журналистской славе, мы зачитывались в университетские годы американской публицистикой Валентина Зорина, блестящими, тонкими, метафоричными эссе Мэлора Стуруа из Англии и репортажами молоденького Игоря Фесуненко из далекой, казавшейся в те годы нереально-фантастической Бразилии, бесподобной «Веткой сакуры» Всеволода Овчинникова, открывшей нам глаза на современную Японию, и «Британией глазами русского» — великолепным социально-психологическим исследованием Леонида Осипова...

Да, повзрослев, дети, рожденные после войны, стали мало похожи на своих высокоидейных родителей. Нам было радостно сознавать, что наши кумиры не имели никакого отношения к сталинским лагерям, к массовым репрессиям, что они никогда не воспевали Кагановича и Микояна, Хрущева и Брежнева, Косыгина и Подгорного...

И вот теперь, благодаря минутному откровению моего преуспевающего шефа, я увидела своих любимцев в совершенно ином свете. И мой мир, словно пластилин в натопленной печи, стал плавиться и оседать.

...Я сидела в полном отупении, ничего не воспринимая, автоматически реагируя на вопросы и реплики коллег, когда в наш отдел вошел редактор, бросил свое неизменное «Привет!» и направился к моему столу.

— Это тебе, Валентина, — он бухнул передо мной толстую книгу. — Прочти, осознай и сделай рецензию. На все про все — неделя.