Наталья Александрова - Динарий кесаря

– Нет, я не из налоговой, – успокоил его Леня. – А если вы ничего не знаете, так, может, вы скажете мне адрес нового офиса, я там найду кого-нибудь более информированного?

– Нет, это я только для налоговой ничего не знаю, – толстяк мгновенно успокоился, – а так пожалуйста, я отвечу на любые ваши вопросы. А в новом офисе пока все равно никого нету, там ремонт делают. Так, что вас конкретно интересует? У нас, знаете ли, очень известное и популярное детективное агентство. Среди наших клиентов есть такие значительные персоны, такие персоны! – Толстяк воздел глазки к потолку. – Если бы не принцип анонимности и конфиденциальности, которого мы строго придерживаемся, я назвал бы вам несколько очень, ну очень громких фамилий…

– А я хотел бы услышать от вас одну не очень громкую фамилию. Не так давно в ваше агентство обратился некий господин Лоусон из Австралии, который хотел найти в России своих давно потерянных родственников. Кто из ваших сотрудников занимался этим делом?

Леня прекрасно понимал, что «всухую» ему на такой вопрос не ответят, поэтому в руке у него волшебным образом, как козырной туз из рукава шулера, возникла зеленая стодолларовая купюра и призывно зашелестела, оживляя память и сговорчивость толстяка. Но тут произошло нечто необъяснимое, нечто граничащее с чудом и достойное книги рекордов Гиннесса. Сотрудник агентства «Эркюль Пуаро» никак не отреагировал на купюру!

Маркизу в своей жизни приходилось наблюдать, как при виде такой купюры слепые прозревали, а глухие безошибочно узнавали на слух божественный свободно конвертируемый шелест. Но впервые на его глазах скромный офисный служащий равнодушно отвернулся от сотки зеленых. Более того, в его лице и движениях возникли напряженная враждебность и плохо сдерживаемая неприязнь.

– Не знаю никакого гражданина Австралии! Вообще про Австралию первый раз слышу! – прошипел он, с угрозой двинувшись на посетителя.

– Вы меня неправильно поняли, – пробормотал Леня, медленно отступая к дверям, – я только хотел поговорить с вашим сотрудником… я сам довожусь этому австралийцу дальним родственником… так сказать, седьмая вода на киселе… хотел, знаете, узнать о здоровье дяди Билла…

– Агентство закрыто! – прошипел толстяк. – Закрыто на неопределенный срок! А я у них просто порядок навожу! Пыль вытираю! И, между прочим, за сохранность отвечаю! Ходют тут всякие, а мне потом отвечать! Мало ли что пропадет! Так что вали отсюда, дядя, подобру-поздорову, можешь прямым ходом отправляться к своему австралийскому родственнику! У меня, между прочим, второй дан айки-до и третий дан айки-после!

Толстяк имел определенно угрожающий вид, а драка в чужом офисе совершенно не входила в Ленины планы. То есть он запросто мог бы отлупить толстяка, потому что Маркиз-то был физически развит, поддерживал себя в форме. Но, во-первых, как уже говорилось, Леня Маркиз ненавидел насилие во всех его проявлениях, а во-вторых, он понял, что таким путем не получит никакой информации, только восстановит против себя сотрудников агентства навеки. Информация же была необходима. Поэтому он поспешно покинул помещение и прикрыл за собой дверь.

Спускаясь по лестнице, он удивленно размышлял о том, как изменился добродушный толстяк при упоминании австралийского «дядюшки». Агентства, типа этого «Пуаро», занимаются, как правило, мелкими безопасными делами вроде слежки за неверной женой Апельсинова; самое большее, чем рискуют агенты, – получить по морде от застигнутого врасплох любовника. Поиски русских родственников богатого австралийца – задача не более трудная и опасная. Почему же толстяк так рассвирепел?

С этими размышлениями Маркиз вышел на Загородный и подошел к переходу – ему нужно было пройти до того места, где он припарковал машину. Поток автомобилей остановился перед светофором, и Леня спокойно шагнул на мостовую. И вдруг с бешеным ревом мотора прямо на него ринулась темная иномарка с тонированными стеклами.

Бывают моменты, когда тело человека действует самостоятельно, не дожидаясь команды мозга. Только эта мгновенная, чисто инстинктивная реакция спасла Маркиза. Немыслимым прыжком он вылетел из-под колес темной иномарки и приземлился, больно подвернув ногу, на противоположной стороне улицы. Сутулая старуха в поношенной дубленке с чужого плеча, в железных очках и с горящим взглядом потомственного активиста помогла ему подняться и проскрипела голосом, полным праведного негодования: