Наталья Александрова - Комплекс Синей Бороды

– Вот и я о том же!

Ананасов открыл сейф, отодвинул неприкосновенный запас – бутылку водки «Настоящая», припрятанную на крайний случай, и вытащил толстую картонную папку с протоколами допросов, результатами обысков и прочими материалами по делу об убийстве гражданки Ветровой.

Одернув пиджак, он зажал папку под мышкой и покинул кабинет.

Бравый капитан шел по коридору, глядя себе под ноги, и размышлял. Он думал, как построить разговор с Крачкиным, точнее – как отбиться от вполне обоснованных претензий следователя. А претензии его действительно были обоснованными: дело застряло на одном месте и буксовало, как «Запорожец» в осенней грязи.

Ананасов вздохнул и попытался смело взглянуть в глаза грядущим неприятностям… и тут же застыл на месте.

Впереди, в дальнем конце коридора, показался грозный силуэт в бордовом брючном костюме.

Федеральный судья Стукалина собственной персоной неотвратимо приближалась к оробевшему капитану.

Среди сотрудников милиции было распространено мнение, что встретить Стукалину – не к добру, что судья приносит несчастья, как черная кошка или женщина с пустыми ведрами. Так что встреча с ней и в другое время была весьма нежелательной. Но после того кошмарного случая, когда Ананасов вломился в женский туалет, он боялся судью, как огня, как ежегодной проверки делопроизводства.

Он захотел немедленно оказаться где-нибудь далеко, или просто стать невидимым, исчезнуть, раствориться!

Но эти мечты были неосуществимы. Встреча с судьей казалась неизбежной.

Единственное, что можно было предпринять, – немедленно скрыться в каком-нибудь кабинете и пересидеть там грозу…

Ананасов дернул ручку первой попавшейся двери.

К счастью, дверь подалась, и он юркнул в темное помещение, поспешно захлопнув дверь за собой.

Когда глаза привыкли к скудному освещению, Ананасов понял, что спрятался в чулане, в котором уборщица Борисовна держала швабры, ведра и прочий нехитрый инвентарь. Впрочем, это не слишком огорчило капитана – чулан так чулан, и здесь можно переждать явление федеральной судьи народу.

Больше удивило и огорчило его то, что в чулане уже кто-то был.

Причем этот кто-то не был уборщицей.

Это был крепкий широкоплечий мужчина средних лет с седоватыми висками и круглой родинкой на левой щеке.

– Тоже со Стукалиной встречаться не хочешь? – с пониманием обратился Ананасов к незнакомцу, мучительно пытаясь вспомнить, в каком отделе тот работает.

– С тобой хочу, – лаконично ответил тот и вытащил из кармана маленький блестящий баллончик.

Ананасов собрался было удивиться, но в лицо ему ударила струя пахучей жидкости, в глазах потемнело, и бравый капитан Ананасов, гроза городской преступности и надежда правоохранительных органов, плавно осел на пол.

– Ты чего, родимый? – раздался над Ананасовым озабоченный голос. – Перебрал, что ли?

Капитан чувствовал себя так, как будто его только что вынули из аппарата для дробления камня. Или как будто по нему только что проскакал табун диких лошадей. А еще точнее – табун носорогов… хотя носороги, кажется, не бегают табунами. Все тело болело, голова раскалывалась, казалось, что в нее влили ведро расплавленного свинца.

Ананасов мучительно застонал, шевельнулся и наконец совершил открытие века. Левого. Казалось, веко отлито из свинца и весит никак не меньше центнера. Отдышавшись после такого немыслимого напряжения, он предпринял попытку поднять второе веко. Попытка оказалась удачной, хотя это уже граничило с подвигом.

Перед глазами плавали разноцветные круги. Из этих кругов постепенно проступило человеческое лицо.

В первый момент Ананасов подумал, что это тот самый незнакомец с родинкой, и хотел его о чем-то спросить… только надо было вспомнить о чем… но пока он пытался вспомнить свой вопрос, плавающие перед глазами круги немного разошлись, и капитан понял, что нависшее над ним лицо – женское, и принадлежит оно уборщице Борисовне.

– Эк тебя разбирает-то! – сочувственно проговорила Борисовна. – Говорила тебе – не пей всякую дрянь! Так ведь и вообще отравиться можно, особенно если у кого здоровье слабое. Вот Витька, племянник мой, здоровый как лось, так он выпил водки паленой и только засмеялся! Так и смеется пятый год уже!

– Да… не пил я… ничего… – проговорил Ананасов, с трудом разлепив склеившиеся и пересохшие губы.

Точнее, он только хотел это сказать, а на самом деле у него получилось только жалобное нечленораздельное мычание.