Дарья Донцова - Улыбка 45-го калибра

– Да, – твердо сказала я, – мне для Пусика ничего не жаль. Заплачу столько, сколько скажете, двести, триста тысяч…

– Дорогая моя, – усмехнулся Зайцев, – десять тысяч долларов – это не та цена, за которую можно приобрести раритет работы великого Фаберже. Вы, наверное, не очень хорошо разбираетесь в этом вопросе. Ювелир имел мастерские, он выпускал массу вещей: пепельницы, портсигары, монетницы, шкатулки, кольца, броши, и на всех стоит клеймо Фаберже. Но это не значит, что он сам делал эти штучки. Вот, смотрите.

Зайцев открыл ящик и вытащил прехорошенькую серебряную корзиночку с витой ручкой. Край изделия украшало кружево. Я потрогала его пальцем, ну надо же, полное впечатление, что это ткань, а на самом деле металл.

– Глядите, – Петр перевернул вещичку, – данная конфетница сделана в мастерских Фаберже, клеймо это подтверждает. Но рядом стоит еще одно клеймо.

– А это что такое? – заинтересовалась я.

– Фаберже разрешал лучшим мастерам ставить именное клеймо. Таких умельцев было мало, можно по пальцам перечесть. Эту конфетницу создал один из его ведущих ювелиров. Отсюда и цена вещи. Те, что шли на потоке, выходили из рук рядовых работников. Безусловно, хорошие, качественные вещи, но стоят не так уж и дорого. Это не были уникумы. До революции мастерские Фаберже работали активно, и у многих имелась посуда или украшения с маркой ювелира. Вещи с личным клеймом мастера встречаются реже, естественно, они намного дороже. И уж совсем бесценными являются произведения самого мэтра. Тут ценовая планка взлетает просто на недосягаемую высоту. А вы хотите купить яйцо за десять тысяч долларов, но…

– Я разве называла эту сумму?

Зайцев повертел пустую чашку.

– Сказали же триста тысяч…

– Но не рублей же, дорогой мой!

Петр уставился на меня хитрыми глазами.

– Понимаете, – неслась я дальше в своем вранье, – не так давно Юрочка Рыков, есть такой богатый человек, владелец крупного учебного зведения, показал мне свою семейную реликвию: пасхальное яйцо от «Фаберже». Уж не знаю, сам ли мастер делал его или кто из подручных. Лично я до нашего сегодняшнего разговора считала, что знаменитый Фаберже работал один, сам по себе.

– Многие так думают, – улыбнулся Зайцев, – приносят мне украшения и страшно расстраиваются, когда даю им не очень высокую цену. Начинают объяснять: у меня «Фаберже»…

– Так вот, – бесцеремонно прервала я его, – Юрочка демонстрировал яйцо, замечательной красоты штука, сверху урашена двенадцатью камушками, одиннадцать изумрудиков и один сапфир. Вот его очень хочется, но, сами понимаете, несмотря на близкое знакомство, никаких разговоров с Юрочкой я вести не стану. Лена Ригель утверждает, что вы можете все. Достаньте мне именно это яйцо, заплачу любую сумму. Понятно? Любую. Считайте это прихотью. Но, если есть деньги, отчего не побаловать себя?

Зайцев протянул:

– Значит, наверху одиннадцать изумрудиков и сапфир…

– Точно!

– А принадлежит оно Юрию Рыкову?

– Верно.

– Что ж, – вздохнул Зайцев, – попробую сегодня разузнать, что к чему, и свяжусь с вами. Дайте номер вашего телефона.

– О нет-нет, сама позвоню.

– Пожалуйста, – пожал плечами Петр, – завтра, после семи вечера. Но, надеюсь, вы понимаете, что гарантировать ничего не могу.

– Естественно, – согласилась я и потрогала чашку с кофе.

Кажется, достаточно остыл, не хочется обжечься.

– Конечно, – продолжала я, аккуратно поднимая чашечку, – вам… о-о-о-о… Боже, пролила ваш идиотский кофе, прямо на брюки. Ну что вы стоите, как болван? Видите же, мне горячо, еще и пятно останется. Несите скорей кусок мыла из ванной, живей!

Петр вышел. В ту же секунду я быстро прилепила «жучок» к днищу телефонного аппарата. Зайцев вернулся, неся розовый брикетик.

– Это что? – возмутилась я.

– Вы же сами просили мыло!

– О боже, – закатила я глаза, – все мужики идиоты. Тряпку или губку! Ладно, сама пойду, где тут ванная?

Через десять минут в совершенно испорченных брючках я спустилась на второй этаж и надела наушники. Надеюсь, не ошиблась в своих расчетах, и сейчас милый Петяша кинется звонить тому, кто продает яйцо.

Послышались какие-то щелчки, потом в ухо ворвался голос:

– Можно Елену?

– Я.

– Беспокоит Зайцев.

– Погодите минутку, выйду в другую комнату. Тут очень громко телевизор орет.

Из наушника и впрямь раздавались звуки стрельбы и крики. Кто-то смотрел боевик.

– Ну ты даешь, – раздался вновь безумно знакомый женский голос, – Эдька сегодня дома, выходной в стране. Договаривались ведь, что только в рабочее время созваниваемся. И вообще, почему не на мобильный, а по домашнему?