Дарья Донцова - Улыбка 45-го калибра

– Алло, – пробормотал сонный мужской голос.

Ну, погоди, Рыков! Я затолкала в рот носовой платок и прошепелявила:

– Юрий Анатольевич?

– Кто это в такой час?

– Ваша неприятность.

– Что за идиотские шутки! На часы смотрели?

– Это не шутка, думали, что люди ничего не узнают?

– О чем? – сбавил тон профессор.

– Обо всем.

– Что имеете в виду? – осторожно осведомился негодяй.

Я возликовала. Ага, зацепило. Небось у мерзавца, как у многих людей, полно мелких пакостных тайн. Внезапно перед глазами предстала плачущая Амалия Густавовна, и я окончательно озлобилась. Ну держись, Юрочка. Я из-за тебя потеряла сон, но и тебе сейчас не спать.

– Мне о вас все известно!

– Что именно?

– Все! Думали, спрятали концы в воду? Ан нет! Есть, есть люди, которые такое о вас рассказали!..

– Идиотка! – вскипел Рыков. – Прекратите шантаж!

– Про яйцо от Фаберже, например, и про Амалию Густавовну Корф. Помните такую? Она вас любила. Кстати, ваш папенька-дворник и маменька-поломойка ее попросту обокрали.

Из мембраны понеслось напряженное дыхание. Решив его доконать, я вдохновенно добавила:

– Но это ерундовый секретик, так, скорей штришок к портрету. Есть, есть у вас за душой еще кое-что!

– Кто вы? – прошептал Юрий Анатольевич. – Чего хотите? Денег? Сколько? Называйте цену.

Смотрите, как засуетился, похоже, случайно попала в больное место каблуком.

– Кто вы? – настаивал Рыков.

Отчего-то в памяти всплыло имя – Роза Андреевна Шилова. Я подавила глупое желание назваться именем хорошо знакомой ему женщины и торжествующе сообщила:

– Я – ужас, летящий на крыльях ночи, твоя больная совесть, впрочем, у тебя ее нет, я – твой кошмар, твой страх, твоя предсмертная дрожь. Впрочем, можешь просто называть меня любительницей омолаживающих кремов.

Отсоединившись, я шумно вздохнула. Абсолютно уверена, что милейший Юрий Анатольевич сейчас несется к аптечке за валокордином. Впрочем, насчет кремов, это я зря. Вспомнила не к добру про Шилову и брякнула бог знает что. А вообще здорово вышло, так ему и надо. Обязательно найду яйцо и вручу его Амалии Густавовне.

К дому я подкатила примерно в половине второго ночи и едва сдержала возглас удивления. Во всех окнах горит свет, а около подъезда стоит белый микроавтобус, сильно напоминающий «Скорую помощь», только без красного креста. Сердце тревожно сжалось. Что у нас случилось?

Первый, кого я увидела, был Дегтярев в мятых спортивных штанах и мятой майке. В руках он держал окровавленную простыню.

– Господи, – прошептала я.

– Явилась, – вздохнул полковник, – и на том спасибо.

Я хотела было начать задавать вопросы, но тут из столовой раздался вопль Кеши:

– Дегтярев, где белье?

Александр Михайлович юркнул в коридор, ведущий в кухню. Оттуда мгновенно появилась Ирка с чайником.

– Что у нас происходит?

– Дурдом, – резюмировала домработница и скрылась в столовой.

Недоумевая, я пошла за ней, рванула дверь и остолбенела. Столовая, еще утром бывшая нормальной комнатой, превращена в операционную. Большой стол, за которым мы едим, накрыт простынями, его освещают торшеры, которые собрали из всех комнат, у стола орудуют фигуры в халатах. На полу таз с окровавленной ватой и марлевыми тампонами, резко пахнет лекарствами.

– Отойди, – пнули меня в спину, и мимо прошмыгнула Зайка с кастрюлей.

Бледный Аркадий жался у окна с каким-то баллоном, сильно смахивающим на газовый.

Я выпала в коридор, увидела Дегтярева с кипой простыней и рявкнула:

– Что это за полевой госпиталь?

– Сейчас, – пробормотал полковник, – погоди.

Он нырнул в столовую. Я прислонилась к стене. Похоже, там идет операция.

– Жуть кромешная, – сообщил, выходя, Аркадий, – меня тошнит. Какой ужас! Неужели с бедными женщинами так же поступают.

– Да что случилось?

– Ей пришлось делать кесарево, – вздохнул Кеша, – мрак, теперь месяц спать не смогу. Меня заставили помогать…

– Кому кесарево?

– Юне.

– Это кто? – оторопела я.

– Мать, – строго заявил Аркадий, – видишь, как плохо не бывать дома. Агата Кроуль оставила нам мопсиху…

– А-а-а, – вспомнила я, – точно, Юнону. Она еще все под стулом пряталась, толстенькая такая, есть отказывалась.

– Оказалось, что не жирненькая, а беременная, – вздохнул Кеша, – представляешь, как все перепугались, когда она застонала и дергаться начала.

Я слушала, разинув рот. Ольга и Кеша, увидав, что у собачки приключились судороги, кинулись звонить Дениске. Тот примчался и мигом понял, что это потуги. Везти Юню в клинику было уже невозможно, поэтому бригаду хирургов вызвали на дом. Слава богу, сейчас все позади, щенки живы, мать, похоже, тоже.