Дарья Донцова - Домик тетушки лжи

– Но я терпеть не могу геркулес!

– Искусство требует жертв! – патетически воскликнул режиссер. – Начинай.

Я великолепно знаю, что от природы мне достался чересчур мягкий, податливый характер, к тому же я всегда боюсь обидеть человека, и в тех ситуациях, когда, по-хорошему, следует разораться и затопать ногами, я, как правило, со вздохом покоряюсь. Вот и сейчас, вместо того чтобы послать Борю вместе с овсянкой в то место, где им надлежит быть, я взяла ложку и принялась глотать скользкую, слишком сладкую массу. Впрочем, будучи зверски голодной, я справилась с задачей вполне успешно.

– Ладно, – смилостивился Борис, – сойдет!

Я обрадовалась.

– Это все? Я могу быть свободна?

Режиссер посмотрел на меня так, как дрессировщик смотрит на глупую обезьяну.

– Естественно, нет, сейчас начнем съемку!

– Но я уже съела овсянку!

– Это была репетиция, а теперь включим камеру.

– Мне придется опять давиться кашей?!

– Странное дело, – возмутился режиссер, – Ольга, между прочим, обещала, что все в доме будут нам помогать, и только на этом основании я дал ей роль, а теперь начинаются капризы!

Я притихла. Если у Зайки отнимут возможность появиться на экране, моя жизнь до скончания дней превратится в ад.

– Ладно, ладно, хорошо, согласна. Только, Ира, не клади больше так много!

Домработница кивнула и исчезла.

– Мотор! – завопил Борис.

Я изобразила идиотскую улыбку. Тут вдруг откуда-то сбоку появилась гримерша Валечка с непонятной черной табличкой в руке. Сунув деревяшку прямо мне под нос, баба проорала:

– «Отчий дом», дубль первый! – и оглушительно стукнула чем-то.

– Ой! – взвизгнула я.

– Стоп! – заорал режиссер. – Что еще?

– Ничего, я испугалась.

– Ладно, не дрейфь, это хлопушка, – ответил Борис, – так будут делать перед каждой сценой. Ведь не больно совсем, а?

И они с оператором противно заржали. Через пять минут ситуация повторилась.

– «Отчий дом», дубль один, – возвестила Валечка.

Я ощерилась, появилась Ирка.

– Овсянка, мадам!

Стараясь не поперхнуться, я заглотила геркулес.

– Снято, – возвестил режиссер.

– Не пойдет, – сообщил оператор и загадочно добавил: – Блики.

– Ну е-мое, – обозлился Борис, – ладно, еще разок.

– Опять! – в ужасе прошептала я, чувствуя, что сыта овсянкой на всю оставшуюся жизнь.

– Ладно, ладно, потом поспоришь, – заорал режиссер, – пошли!

Я вновь, давясь, проглотила содержимое тарелки.

– Не пойдет! – завопил Боря. – Где улыбка? И почему Ирка хихикает? Всех уволю, вон выгоню, прочь отправлю, идиоты! Не можете режиссерскую задачу реализовать, так и нечего на съемочную площадку лезть!

Я хотела было справедливо заметить, что совершенно не рвалась стать Шарон Стоун, разинула уже рот, но тут же его захлопнула. Каша плескалась в горле, и я побоялась, что сейчас выполню любимый трюк Хучика – тошнилки в столовой.

– Еще разок, – просвистел Борис, – аккуратно, четко, ну…

Говорят, если человека долго и упорно пытать, в какой-то момент он становится совершенно невосприимчив к боли. Организм, защищаясь, в отчаянии отключает все сигнальные системы. Вроде личность и жива, а рефлексы отсутствуют. Подобная штука приключилась со мной на шестом дубле. Кашу я проглотила играючи.

– Вот, – довольно сообщил Боря, – наконец. Всех дел-то было, чтобы геркулес скушать! Всем спасибо.

Я вырвалась из-за стола и осторожно пошла в холл. Овсянка колыхалась в носу, по-моему, она добралась до гайморовых пазух. Не в силах подняться на второй этаж, я доползла до гостевого туалета и склонилась над унитазом. Слов нет, чтобы описать мое самочувствие. Скажу только одно, если бедному Хучику каждый раз так плохо, то его никогда не нужно ругать за испорченный ковер.

Примерно через час ко мне в спальню влетела Зайка.

– Чего валяешься тут в одиночестве?! – закричала она. – Иди в столовую, поужинаем.

– Спасибо, не хочется.

– Хватит кривляться, – возмутилась Ольга, зажгла верхний свет, повернулась к шкафу, вытащила брюки, свитер, обернулась вновь ко мне и взвизгнула:

– Ой, мамочка!

– Что случилось?

– Ты в зеркало давно смотрелась?

– Ну, – задумалась я, – когда умывалась…

– И как?

– Нормально.

– Поди еще разок глянь!

Пришлось вылезать из-под уютного пледа и топать в ванную. Бесстрастное стекло отразило бледное лицо и всклокоченные волосы. Странного в этом ничего нет. Как правило, у меня лицо цвета снятого молока, а шевелюру просто невозможно пригладить, торчит как хочет. Удивляло другое. Лоб, щеки, нос, подбородок покрывало огромное количество красных пятен, уходивших вниз, на шею…