Дарья Донцова - Хождение под мухой

– Что это за медсестра, которая пускает тебя по вечерам?

– Лена. Тут врачи в семь уходят, в отделении никого, только в реанимации бригада дежурит, но она в простые палаты не суется, – принялась подробно объяснять Галя, – посещения вообще-то запрещены, стерильность у них, но Лена меня пускает, сочувствует. Хорошая девушка. Вот мы с Сашей и пользуемся, когда она дежурит.

– Хорошо, – сказала я, – во сколько надо идти, чтобы на докторов не нарваться?

– Для надежности в восемь.

– Ладно. Значит, ждем двадцати часов, потом ты идешь к этой Лене и слезно просишь ее пустить к Саше его старшую сестру, то бишь меня. Ну наври, будто я из Новосибирска специально за огромные деньги прилетела ради встречи с братом… Сумеешь?

– Попробую, – робко пробормотала Галя.

– Э, нет, так не пойдет. Нужно наверняка.

– Хорошо, – пролепетала она.

До восьми мы просидели в машине, болтая о всяких пустяках. Галя оказалась прелестной девушкой, немного наивной, слегка ребячливой, может быть, не слишком умной и осторожной, но открытой, честной, веселой. Она сказала, что всегда мечтала иметь собачку, и я рассказала про наших псов. Галя пришла в восторг.

– Ой, вот бы Васеньке показать! Четыре песика да еще кошки!

– За чем дело стало? Бери сына и приезжай.

– Обязательно, – обрадовалась девушка.

В общем, к восьми вечера мы стали почти подругами. Когда часы показали двадцать ноль-ноль, Галя позвонила в дверь. Высунулась девчонка, но не та черноволосая и кареглазая, что впустила меня днем, а другая, рыженькая, с завитой челочкой.

– Привет, – сказала она Гале.

– Здравствуй, – отозвалась та и прошла внутрь. Потекли минуты. Сначала я ходила около корпуса, потом стала прыгать. Холод пробрался под одежду, тело затрясло, ноги превратились в ледышки, руки – в сосульки, нос, казалось, сейчас попросту отвалится.

Наконец, когда я окончательно превратилась в Снегурочку, дверь распахнулась, вышла заплаканная Галя и сказала:

– Иди.

В темном холле Лена протянула мне пакет и сказала:

– У нас принято переодеваться.

В отличие от черноволосой медсестры, разговаривавшей со мной сегодня словно сержант с солдатом-новобранцем, Леночка произнесла эту фразу, мило улыбаясь, будто извиняясь.

– Ясное дело, больница, – ответила я и попыталась расстегнуть пуговицы на куртке, но замерзшие руки не желали слушаться.

– Да вы не торопитесь, – вздохнула Лена, – можете тут хоть до шести утра сидеть. Смена в семь прибудет, если тихо, то пожалуйста. Главное, не шумите.

Мне наконец удалось переодеться, и Лена довела «старшую сестру» до дверей палаты.

– Если чего, – шепнула она, – я в сестринской сижу.

Я кивнула и толкнула дверь. Лежавший на кровати сухощавый, даже худой парень отложил книжку и удивленно глянул на меня:

– Вы ко мне?

– Да, Саша.

– Мы знакомы?

– Только заочно.

– В чем дело? – резко спросил он.

Его красивые, карие глаза сузились, превратившись в щелочки, подбородок приподнялся, и весь он, подобравшись, начал походить на сжатую пружину. Тронь такую случайно и мигом получишь по пальцам.

– Ты не злись, – сказала я и села на кровать, – лучше послушай, чего расскажу.

Начав со смерти Богдана, я перешла к «шутнику», толкнувшему на самоубийство Надю, вспомнила про Правдина, а напоследок спросила:

– Сколько тебе предложили за почку?

– Пять тысяч.

– А с матери Славика и с меня, когда я прикидывалась его женой, попросили пятнадцать, понимаешь, куда разница девается? Знаешь, пока мы сидели с твоей Галей у ворот, я случайно видела, на какой машине укатила Алла Станиславовна. Такой шикарный «Мерседес». Догадываешься, откуда у нее столько денежек? Все от несчастных людей получены, от тех, кто смертельно болен, и от тех, кто вроде тебя в безвыходное положение попал.

– Ну и чего вы хотите? – вздохнул Саша.

– Найти убийцу Нади, понимаешь, мы еще в школе вместе учились с первого класса.

– А я здесь при чем?

– Знаешь, где лежат ключи от кабинета Аллы Станиславовны?

– Нет, зачем мне?

– Спроси у Лены.

Саша хмыкнул:

– Зачем мне в эту ситуацию впутываться, нашли дурака!

Я тяжело вздохнула:

– Послушай, твоя жена права, остаться в молодые годы инвалидом очень плохо, одна почка – это серьезно.

– Мне здесь все подробно объяснили, – нахмурился Саша, – почки парный орган, ничего дурного не случится, если жить с одной. Многие люди своим родственникам помогают, и ничего, живут.