Дарья Донцова: Лампа разыскивает Алладина

На мой взгляд, Гена просто святой, потому как на все Ольгины закидоны он реагирует одинаково, ласково улыбается и, сказав:

– Конечно, дорогая, ты права, – утыкается носом в очередную книгу.

Его неконфликтность Ляля гневно называет пофигизмом, мягкость характера больше всего злит Ольгу, она готова растоптать того, кто не вступает с ней в прения или спор. Впрочем, стоит наорать на Лялю, как та делается с вами надолго, если не навсегда, шелковой.

Один раз, когда Ляля уж слишком распоясалась, Володя Костин сочувственно сказал:

– Слышь, Генаша, раньше у мужиков на видном месте в избах вожжи висели!

Генка ответил:

– Олечка замечательный человек, просто мы с ней по темпераменту не совпадаем.

– Белкиной достался бриллиант, – не выдержала Юлечка, – она его не заслужила!

– Да уж! – подхватил Сережка, и минут пять вся наша семья с упоением осуждала Ляльку и давала советы Генке, каким образом следует бороться со сварливостью жены.

Я участия в забаве не принимала. Мне жалко было Ольгу, она не умеет жить счастливо, проводит дни так, словно у нее на спине лежит бетонная плита. Конечно, никакой тяжести и в помине нет, Леля сама придумывает себе неприятности, но ведь от этого ей не легче. Иногда мне кажется, что, если, не дай бог, с Генкой приключится несчастье и Белкина останется одна, то плохой сейчас во всех отношениях муж мигом станет святым, и следующий супруг Ольги будет обречен до конца дней выслушивать рассказы о том, каким замечательным, красивым, умным, богатым, талантливым, работоспособным был Генчик и насколько он, новый супруг, далек от идеала.

Но Генка, слава богу, жив и здоров, и конфликтов с Ольгой у него не бывало. А уж когда жена забеременела, он и вовсе начал баловать ее безмерно. Впрочем, вначале, когда Ольга объявила о том, что скоро станет матерью, мне показалось, что Белкина изменилась, но потом все началось заново, и сейчас, на мой взгляд, ее поведение не укладывается ни в какие рамки. Раз в два дня она устраивает Гене страшный скандал и с воплем:

– Все! Закончено! Делаю аборт, – прибегает к нам.

Мы поим ее чаем, выслушиваем стенания, укладываем спать, а поздно вечером приезжает Генка и, присюсюкивая:

– Лялюсик, мой дорогой, ты уже успокоился? – увозит истеричку домой.

Поняв, что мне предстоит опять наблюдать за беснующейся Белкиной, я велела:

– Иди на кухню.

– Лучше в гостиную, – уперлась Ляля, – там диван есть, на стуле мне тяжело сидеть!

– Хорошо, – кивнула я, – ты ложись отдыхать, а мне надо борщ варить.

– Ага, – скуксилась Ляля, – вот ты какая! Я пришла в слезах, а у мадам Романовой суп на уме. Ладно, так и быть, буду мучиться на кухне.

Сунув грудинку в кастрюлю, я безнадежно поинтересовалась:

– Что на этот раз?

Ляля зарыдала, сквозь слезы и сопли стали прорываться слова:

– Генка уехал в Лапин! На машине!

– И что?

– Как это? Бросил меня! А вдруг я рожу завтра?

– У тебя срок еще через две недели!

– Все равно! Вот он какой! Вышвырнул жену.

Я порезала лук и пожала плечами.

– Успокойся. Выполнит дела и вернется.

– Нельзя оставлять беременную жену.

– Но ведь Гена на работе!

– Нет! У него три свободных дня!

– Да? Зачем же он отправился в Лапин?

– Вчера позвонила тетка, которая следит за могилой папочки. На кладбище вандалы поработали, надгробную плиту исписали, – вопила Ольга, – Гена поехал ее в порядок приводить! Меня кинул! Укатил и не звонит! Не волнуется о супруге.

Я принялась шинковать капусту. Никакого желания утешать Ольгу у меня не появилось.

– Сделаю аборт! – злилась Белкина. – Все! Так ему и надо! Не получит ребенка!

Стараясь сохранять спокойствие, я схватила терку. Нет, теперь поздно думать о прерывании беременности. Даже если вызвать искусственные роды, младенец появится на свет вполне жизнеспособным.

Впрочем, равнодушно на заявление об аборте прореагировали и все прибежавшие вечером домочадцы. Ни Катя, ни Сережа, ни Юля ничего не сказали Оле. Я же, утомленная целым днем общения с Белкиной, ощущала себя словно выжатая тряпка. Поэтому, едва семья расселась за столом, у меня вырвалось:

– Очень голова болит.

– Иди, Лампудель, полежи, – сочувственно сказал Сережка.

– Ага, – мигом отреагировала Оля, – а мне-то как плохо…

Не желая слушать очередную порцию жалоб, я убежала к себе и рухнула в кровать. Вот странность, вроде я ничего не делала, успела лишь сноситься на рынок и сварить борщ, все оставшееся до вечера время прошло в праздности, потому что ноющая Белкина требовала к себе внимания. Но почему же я устала так, словно пару раз взобралась на вершину Останкинской телебашни, таща на плечах мешок с кирпичами? Вернее, не так! Бегая по ступенькам, утомишься физически, а я убита морально. Наверное, глупо звучит, но это так.