Дарья Донцова - Обед у людоеда

– Поставь сумки, – крикнул Кирка, – я донесу!

Он побежал мне навстречу, Рейчел лениво трусила рядом. Лиза тоже обрадованно улыбнулась и кинулась наперерез мальчику. Впереди, натянув поводки, галопировали Муля и Рамик, все они неумолимо приближались друг к другу.

– Эй, – попыталась я остановить их, – потише, сейчас упадете.

Но мое предупреждение прозвучало слишком поздно. Все произошло мгновенно и почти бесшумно, словно в немом кино. Внезапно Муля совершила настоящий хоккейный подкат под Кирюшку. Чтобы не наступить с размаха на жирненькое тельце мопсихи, мальчик перепрыгнул через нее и тут же споткнулся о поводок Рамика.

– Осторожно! – заорала я, но опоздала.

Кирюша шлепнулся на обледенелую землю, не добежав до меня двух шагов. Я кинулась его поднимать. Но сначала пришлось отпихнуть яростно радующихся Мулю, Аду и Рамика. Рейчел, если она не желает двигаться, стронуть с места невозможно, поэтому через нее я просто перепрыгнула.

Кирюшка сидел, как-то странно вытянув руку.

– Больно, – прошептал он.

Я взглянула в его побледневшее лицо и поняла, что, очевидно, больно ужасно, Кирюшка находился на грани обморока.

Дома мы с Лизой аккуратно стащили с него курточку и увидели, что рука от запястья до локтя угрожающе раздувается просто на глазах. Огромный синяк проявился тоже мгновенно. Только что кожа была чуть розоватой, через секунду покраснела, потом посинела.

– Немедленно в Филатовскую больницу, – скомандовала я.

Кирюшка покорно кивнул, а Лиза заревела.

– Не плачь, Лизавета, – бодрым тоном произнес Кирка, – и не больно совсем, зато теперь в школу не пойду, каникулы!

Я хмыкнула и понеслась в спальню, чтобы достать из шкафа деньги. Страховая медицина, конечно, хорошая штука, но, думается, приятно хрустящая бумажка обяжет доктора быть повнимательней.

В спешке роняя на пол постельное белье, я вытащила припасенную заначку и услышала легкий стук. На балконе вновь стояла кенгуру.

– Пошла прочь, – велела я, – не до тебя, ей-богу.

В Филатовской больнице нам незамедлительно поставили диагноз – перелом, по счастью, самый обычный, закрытый, без смещения. Толстая медсестра ловко наложила гипс и вручила мне «Памятку родителям по уходу за ребенком с травмированными конечностями».

– Дай сюда, – попросил Кирка и вырвал из моих рук желтоватый листочек. – Ой, Лизка, глянь, кайф! Щадящий режим, диета обычная и никакой школы!

Я заглянула в «Памятку».

– Э, нет, дружок! Тут сказано – «дети с травмированными нижними конечностями занятий не посещают». У тебя пострадала верхняя.

– Ну, Лампуша, – заныл Кирка, – хоть один денечек завтра!

Не в силах отказать, я согласилась:

– Хорошо, но только завтра.

– Клево! – завопил Кирка и тут же, поскользнувшись, рухнул на асфальт прямо у будки охранника, стерегущего въезд в Филатовскую больницу.

– Давай, парень, – одобрил секьюрити, – теперь весь поломайся! Будет у тебя не только бриллиантовая рука, но и костяная нога.

– Кирюша! – в один голос закричали мы с Лизой.

– А чего, – забормотал он, – и ничего, подумаешь, упал!

– Проснулся, а там гипс, – радовался сторож.

– Держи его со здоровой стороны, – велела я Лизе и посмотрела на часы.

Полседьмого! Пора на работу. Нет. Больше никогда не буду врать ничего, что связано со здоровьем. Стоило придумать про перелом – и вот он, пожалуйста, в наличии.

Когда мы добежали до метро «Маяковская», я спросила:

– Сами домой доедете?

– Без проблем, – ответила Лиза.

Но Кирюша горестно вздохнул и проныл:

– Рука болит, жуть.

– Ничего, миленький, – попыталась я утешить неудачника, – выпей анальгин, скоро успокоится.

– Прикинь, какое горе, – стонал Кирка, – рука-то левая! И мне кажется, что боль пройдет, если мы с Лизаветой съедим по булочке вот отсюда!

Я проследила за его указательным пальцем с обгрызенным ногтем и увидела вывеску – «Кондитерская «Делифранс», вход через Зал Чайковского».

Надо же, как изменились времена! В начале 80-х я иногда приходила в этот зал, правда, со стороны улицы Горького, через актерский вход. Так вот, и музыканты, и зрители, явившиеся на концерт, были крайне недовольны. Тогдашний директор зала закрыл один-разъединственный буфет, где тихо торговали бутербродами с засохшим сыром и противной жирной копченой колбасой. Мотивировал свое решение он просто:

– Нечего цитадель искусства превращать в харчевню. Люди должны здесь наслаждаться музыкой, а не жрать хлеб и пить лимонад. Симфония и колбаса несовместимы.