Дарья Донцова - Обед у людоеда

– Туловище осматривать будете? – поинтересовалось существо в белом халате. – А одежда вон там.

Я невольно проследила за толстым указательным пальцем и увидела черные джинсы, темно-бордовый свитерок и неясного цвета куртку, лежащие на чем-то вроде табурета или низкого стола. На полу сиротливо тосковали высокие ботинки на толстой «тракторной» подошве.

– Если с лица не узнаете, тело гляньте, – настаивал голос.

– Не надо, – услышала я со стороны свой дискант, – не надо, это не мой мальчик.

– Вот и хорошо! – неожиданно обрадовался санитар.

– Что же хорошего? – машинально поинтересовалась я, наблюдая, как из серого тумана начинает выступать лицо разговаривающего со мной человека.

– Хорошо, что не ваш, – вздохнул мужик, – да не отчаивайтесь, вернется. Небось выпил с приятелями, загулял. Как придет, вы его сразу первым, что под руку попадет, и отходите. Пусть знает, зараза, как мать извелась. Это хорошо, что не ваш.

Да, но он чей-то, этот тощенький мальчик возраста Кирюши, и какая-то мать сегодня пойдет тем же коридором, что и я. Старательно прогоняя от себя эти мысли, я доплелась до метро, в булочной у входа купила невесть зачем эклер и быстро-быстро, не жуя, проглотила его, не ощущая ни вкуса, ни запаха.

Жирный крем лег в желудке камнем. Ощущая внутри себя неприятный ком, я дошла до платформы и села на скамейку. В ту же секунду желудок, сжавшись, рванулся к горлу. Я попыталась найти глазами урну, но после террористических актов их, похоже, все из подземки убрали. Наверное, можно было достать из сумки пакет, но я не успела.

– Нет, что за безобразие, – заорала подбежавшая дежурная. – Напьются и в метро, а еще женщина! Ни совести, ни чести!

– Простите…

– Больная, что ли? – сбавила тон служащая.

Я кивнула.

– Ехай домой, – распорядилась тетка. – Или врача вызвать?

Я покачала головой и вошла в остановившийся поезд. Уже на выходе из метро ко мне вернулся рассудок. Так, сейчас сажусь на телефон и поднимаю на ноги всех! Слезами горю не поможешь, надо искать детей.

Первое, что я увидела, войдя в квартиру, была небрежно брошенная на пол куртка Кирюши и валяющиеся сапоги Иры на уродской платформе. Из кухни доносились радостно-возбужденные голоса. В голове у меня помутилось.

Схватив один сапог, я ринулась на звук. Первой под руку попалась ничего не подозревающая, весело смеющаяся Ириша. Именно вид ее счастливого лица и превратил меня в беснующуюся фурию. С ужасающим воплем я кинулась вперед и принялась колотить тяжеленным сапогом ничего не понимающую Иришку.

– Ой, ой, Лампа, стой! – верещала она, загораживаясь руками.

Но я орудовала сапогом, как молотом. Досталось всем – подбежавшей Лизе, ухмыляющемуся Кирюшке и даже Рамику, некстати подвернувшемуся под горячую руку.

– Что случилось, Лампуша, объясни наконец? – заорал Кирюша.

Я опустила сапог и, тяжело дыша, уставилась на него.

– Ну-ка, отвечай немедленно, какие на тебе трусы?

– Белые, – изумился Кирюша.

– Это тебе за трусы, – взвизгнула я и принялась колотить его сапогом, – за белье, за трикотажные, за плавочки!..

Внезапно чьи-то сильные, просто железные руки ухватили мое тело сзади и приятный, незнакомый мужской голос произнес:

– Ирка, немедленно забери обувь; Кирилл, тащи воды; Лизавета, посади ее…

Меня посадили на стул, влили в рот коричневую пахучую жидкость. Внезапно вся злость пропала, и я разрыдалась.

– Лампочка, – спросила Ира, – что случилось?

– Как вы могли, – икая и размазывая по лицу сопли, завывала я, – как могли! Где вы ночевали? Куда подевались? Я ездила в Склифосовского опознавать труп мальчика в трусах, белых, трикотажных.

– Ужас, – прошептала Лизавета, – бедная Лампуша!

– Лампудель, – зачастил Кирюшка, – ты бы не нервничала, знаешь, сколько мальчиков в белых трусах ходит? Да у нас в классе почти у всех такие! Чего ты перепугалась?

Я схватила кухонное полотенце, высморкалась и ответила:

– Я видела, как вы сели в иномарку, блестящую такую, с тонированными стеклами. Вам и невдомек, какое количество сейчас на улицах негодяев, педофилов всяких!

– Что ты, – успокоила Лиза, – с нами ничего не могло случиться.

– Еще никто не попал в руки маньяка по своей воле, – парировала я.

– Бога ради, не ругайте детей, они не виноваты, – донесся из угла приятный, сочный баритон.

– Знакомься, Лампуша, – радостно сообщила Ира, – мой папа.

Я резко повернулась и чуть не упала со стула. Возле холодильника стоял рослый, красивый мужчина сорока лет. Вьющиеся темно-каштановые волосы аккуратно уложены, пронзительно-синие глаза смотрят мягко, красивый, почти идеальной формы рот улыбается. Одет он был в простой, но, очевидно, дорогой пуловер и джинсы. И никаких цепей, перстней и золотых зубов.