Дарья Донцова - Три мешка хитростей

И только взгляд – жесткий, цепкий, слегка злой – портил впечатление. Но воспитана гостья была идеально. При виде меня ее губы расплылись в самой приветливой улыбке, обнажив блестящие, великолепно сделанные коронки, а хорошо поставленный голос произнес:

– Спасибо вам, дорогая Виола, за то, что пригрели Ирину. Это только в России могут выписать женщину с новорожденным ребенком на улицу. Варварство!

– Ну здесь, мамуля, ты не права, – пробасил сидевший в кресле высокий полный мужчина, – в Америке тоже не станут в клинике держать, выставят за дверь. Там, знаешь, как «Скорая помощь» действует? Примчится, воя сиреной, на место происшествия и сразу вопрос задаст. Угадайте какой?

– Ваше самочувствие? – предположила Кристина.

Говоривший рассмеялся:

– Вот и не попала. «Назовите номер вашего страхового полиса!» Между прочим, состоит из двенадцати цифр. Так бедные американцы знают его назубок, без сознания и то пробормочут. У них дети еще и имени своего не выучили, а номер полиса мгновенно сообщают:

– Это ужасно, – простонала дама.

– Знакомься, Вилка, – сказала Ирина напряженным голосом, – Анелия Марковна, мама Дани, – и, обернувшись к мужу, добавила: – А это сам Даня.

– Очень приятно, – пробормотала я и села у стола.

«Надеюсь, что булочки не слишком сладкие. Ну, почему мои не подали к столу сыр?» – подумала я про себя.

– Еще чаю, Анелия Марковна? – любезно предложила Томуся.

– О, душечка, спасибо, – ответила та, – обычно не позволяю себе две чашки на ночь, в нем содержится танин, крайне вредная вещь для сосудов, а нам, старушкам, следует заботиться о здоровье.

– Вы совершенно не похожи на старуху, – выпалила Кристя, – бабушки такие все сморщенные, согнутые, беззубые…

– Спасибо, детка, – усмехнулась Анелия Марковна, – стараюсь держать марку. Могу даже поделиться кое-какими секретами. Замечательно, например, действует маска из огурцов…

Разговор плавно перетек на новинки косметики. Потом Анелия стала интересоваться, где в Москве лучше приобретать питательный крем…

Я тихо жевала третью булочку, сдобренную корицей. Нормального ужина не дождаться, так хоть набью живот тестом.

Примерно через час стало ясно: в присутствии милейшей Анелии никому нельзя и слова вставить. Нет, дама вела себя совершенно безукоризненно, но стоило кому-либо открыть рот, как она моментально вопрошала:

– Простите, нельзя отворить форточку? Очень душно.

Или:

– Очень прошу, закройте окно, свежо стало.

И еще она, безусловно, была великолепной рассказчицей.

– Мой муж, – щебетала дама, – отец Данилы, гениальный ученый. Он сумел расшифровать критские надписи. Вы слышали, конечно, о них?

– Нет, – шепнула Кристя, – я нет.

– Боже, невероятно, – закатила глаза Анелия, – и о чем только составители школьных учебников думают. Слушайте.

Род Пешковых, по словам дамы, очень древний. Корни теряются где-то в десятом веке. На протяжении многих десятилетий в семье существовала традиция. Старший сын становился военным, младший шел в священники. Делалось это для того, чтобы не дробить состояние, не раздавать его в несколько рук. Так что сын-первенец получал от семьи все. Следующим не слишком везло. Девочкам давали приданое и выдавали замуж за приличных людей, продолжателями рода Пешковых их не считали. Оно и верно, выйдя замуж, девушки получали иную фамилию и уходили в другую семью. Но вот парадокс. Именно младшие сыновья, вынужденные вести монашеский образ жизни, и прославили род Пешковых. Один сделал перевод Библии, другой стал гениальным иконописцем, третий – великим предсказателем, а Андрей Пешков принял мученическую смерть от варваров и был канонизирован православной церковью.

Начало ХХ века Пешковы встречали большой зажиточной семьей. Потом случился октябрьский переворот. Сотни дворянских семей разметало по всему свету, некоторые фамилии исчезли с лица земли, но не Пешковы. Наверное, дед Даниила обладал звериным чутьем, потому что мигом принял советскую власть и уехал из Москвы жить в городе на Волге, там ему просто не мешали. Иван Пешков был переводчиком древних текстов и физически обитал в ХХ веке, а мысленно находился в Древней Греции. Никакие политические страсти его не волновали, а в быту он был поразительно неприхотлив. Мог часами работать в нетопленом помещении при свете керосиновой лампы или свечки. Качество еды его не волновало, впрочем, наличие пищи тоже. Главное, чтобы не кончались бумага и чернила.