Дарья Донцова - Три мешка хитростей

Я разозлилась:

– Шариковой ручкой пишете?

– Да, – удивилась старушка неожиданному вопросу.

– Почему не гусиным пером, а? Возьмите чернильницу, свечку поставьте, ваша бабка небось так делала. И стетоскоп сними, трубочку прихвати, деревянную, и, кстати, – я уперла палец в пачку «Парламента», валяющуюся на столе, – самосад кури, в газетке. Будет, как в старину!

Старушонка в первый раз подняла на меня маленькие злобные глазки, губы ее сжались в нитку:

– Нахалка!

– Старая идиотка, – моментально ответила я, подхватывая Нику, – вот сейчас пойду к главврачу и сообщу, что вы выписали питание, даже не развернув младенца, лентяйка!

– Да как ты смеешь, – начала наливаться кровью бабка.

Но я уже вылетела в коридор и, плюхнув Нику на пеленальный столик возле какого-то орущего младенца, перевела дух.

– Родионова, – раздался из кабинета крик, – Родионова! Вернись!

Забыв, что младенец зарегистрирован в поликлинике на фамилию Машки, я не оборачивалась.

Одна из женщин, сидевших в очереди к другому кабинету, сказала:

– Девушка, вас зовут.

Оставив Нику лежать на столике, я вновь пошла к противной врачихе.

– Ну?

– Рецепт на смеси забыли, – неожиданно вполне дружелюбно ответила бабка, – сделала вам в уголке пометки «Одинокая мать», станут давать питание три раза в неделю, в виде исключения.

Я вышла в коридор, сжимая бумажку. Странные, однако, порядки в данном заведении! Сначала обхамят, а потом сделают, как их просят.

Ника лежала тихо, зато младенец, лежавший рядом, заходился в крике.

– Что это с ним? – поинтересовалась я у очереди.

– Странные матери пошли, – вздохнула толстая тетка, покачивая своего младенца, – пришла последней на прием, бросила на столик ребенка и курить подалась.

Я подхватила Нику и пошла вниз по лестнице. У окна мусолила сигарету размалеванная девица лет пятнадцати.

– Там ваш ребенок очень сильно плачет!

– Хрен бы с ним, – ответило милое создание, – пусть легкие развивает да от капризов отвыкает!

Решив, что на сегодня «приятных» впечатлений достаточно, я понеслась домой.

Томусе стало лучше. Она мигом забрала у меня Нику и понесла в ванную. Я пошла на кухню и принялась звонить третьей даме из моего списка – Зверевой Ольге Леонидовне. Караулова больше беспокоить не буду. Он, конечно, дурак, но убивать Полину и похищать Настю у него нет никаких причин. Да и желание явно не тянуло на пятнадцать тысяч «зеленых». Подумаешь, хотел пожить альфонсом при богатой престарелой даме. В наше время подобного поведения не стесняются. Наоборот, кое-кто даже завидовать начинает.

У Зверевой не брали трубку. Я разочарованно положила ее на стол и хотела уже разогревать ужин, как из ванной донесся негодующий Тамарин крик:

– Вилка, немедленно иди сюда!

За все время нашей почти тридцатилетней дружбы подруга никогда не разговаривала со мной подобным тоном. Испугавшись, я понеслась на зов.

Красная Тома трясла перед моим носом младенца:

– Ты кого принесла?

Ну вот, от переутомления у подруги случился реактивный психоз, и она временно потеряла память!

– Томусенька, – тихонечко заблеяла я, – главное – не волнуйся, ты держишь в руках новорожденную дочку Родионовой. Слава богу, она у нас не навсегда. Машка скоро выздоровеет и заберет Нику.

– Где ты это взяла? – твердила Тома.

Зная, что с безумными нельзя спорить, я постаралась не злить Томочку. Так, стану отвечать на ее дурацкие вопросы, а сама доберусь до телефона и вызову нашего приятеля Генку, он отличный психиатр.

– Не нервничай, милая, ЭТО я взяла в детской поликлинике на пеленальном столике.

– Скорей, скорей назад, – забормотала Томуся, выскакивая в прихожую, – может, успеем, какой ужас!

– Успокойся, – попыталась я остановить подругу, – ложись спать, видишь, Никочка мирно дрыхнет, и тебе пора.

– Это не Ника, – воскликнула Тамара.

Я удрученно вздохнула. Дело принимает плохой оборот.

– Конечно, Ника.

– Нет.

– Да.

– Нет.

– Да.

– Смотри, – заорала Тома, вытаскивая несчастного ребятенка из пеленок, – это мальчик!!!

Я уставилась на тщедушного младенца. Между двумя тонкими ляжками Ники, больше всего похожими на окорочка большого лягушонка, свисал довольно большой первичный мужской половой признак.

– Это что, это как, – начала я заикаться. – Ника – гермафродит? Вроде вчера еще ничего такого не было? Как он вырос за один день?

– Ты перепутала детей, – растолковывала мне Тома, пока мы неслись галопом к поликлинике, – как тебя угораздило схватить чужого ребенка?! Представляю, какой крик стоит сейчас в поликлинике. Но в коридоре была мертвая тишина, матери с новорожденными разбрелись по домам. Только уборщица, шлепая мокрой тряпкой по полу, забубнила: