Карл Хайасен - Стриптиз

– Я тут попытался разобраться в своей душе... – начал он.

Молдовски немного отступил назад, так что Дилбек мог видеть его лицо.

– Дэвид, твоя душа здесь ни при чем. Твоя проблема, черт тебя побери, болтается у тебя в штанах.

Конгрессмен с серьезным и важным видом покачал головой.

– Слабость гнездится в душе, Малкольм. А это всего лишь ее физическое проявление...

– Что гнездится у тебя в душе – так это большая куча дерьма!

– Но я могу справиться с этим, Малкольм! Я сумею превозмочь все эти животные потребности, вот увидишь!

Молдовски нетерпеливо махнул рукой.

– Иди ты к черту вместе со своими потребностями! В этом году у тебя выборы. Это во-первых. Только такой дерьмоголовый идиот с мандатом в кармане, как ты, способен в предвыборном году засветиться в заведении, где пляшут голые бабы. Во-вторых, твой парень угрожал там своей пушкой, а это уже уголовщина.

– Не надо обвинять Эрба, Малкольм.

– В-третьих, – невозмутимо продолжал Молдовски, – во время совершения своих невинных действий ты был опознан одним из посетителей этого милого заведения. Из чего вытекает целая гамма возможных последствий, одно хуже другого.

– Ну ладно, ладно! – Дилбек воздел над головой скрещенные руки, как футбольный тренер, объявляющий тайм-аут. – Давай не будем делать скоропалительных выводов.

Малкольм Молдовски сердито рассмеялся.

– Делать выводы – моя работа, конгрессмен. – Он снова принялся мерять шагами кабинет. – С чего ты набросился на этого парня, да еще с бутылкой? Погоди, сейчас сам угадаю... У тебя что-нибудь с той девицей, верно? Может быть, она беременна от тебя?

– Да нет, – отмахнулся Дилбек. – Я даже не знаю, как ее зовут.

– И тем не менее тебя охватило непреодолимое желание защитить ее честь, не так ли? Я тебя понимаю, Дэвид. Я прекрасно все понимаю.

– У меня это что-то вроде болезни, – сокрушенно проговорил Дилбек. – Мне вообще не следовало бы и близко подходить к голым женщинам.

Он окончательно скис. Обойдя стол, Молдовски приблизился к нему и сказал более мягким тоном:

– Сейчас тебе надо просто выкинуть из головы все это дерьмо. У тебя предвыборная кампания. У тебя сахарный вопрос. У тебя твой чертов комитет. – Он попытался похлопать конгрессмена по плечу, но ему не хватило роста, так что пришлось ограничиться похлопыванием по локтю. – А этим делом займусь я.

– Спасибо, М... Малкольм. – У Дилбека чуть не сорвалось с языка «Молди», но он вовремя удержался. Так называли за глаза коротышку Молдовски все, кто его знал, а сам он, будучи фанатиком порядка и точности, терпеть не мог это прозвище.

– Еще одна просьба, – продолжал Молдовски. – Не вьшускай из порток Дэвида-младшего до четвертого ноября. Уж сделай мне такое личное одолжение.

Щеки Дилбека вспыхнули.

– Потому что, – продолжал Молдовски, – мне даже думать не хочется о том, как твои избиратели посмотрят на подобное твое поведение: все эти почтенные старички, кубинцы-консерваторы с Восьмой улицы, сопляки-идеалисты, убивающие время на пляже. Что они подумают, если узнают, что конгрессмена Дилбека застукали в компании целого цветника стрип-девиц? Как, по-твоему, все это отразится на твоих делах?

– Хреново, – согласился конгрессмен. Он чувствовал, что ему просто необходимо выпить.

– Ты все еще староста в своей церкви?

– Диакон.

– Это точно? – Молдовски хищно осклабился. – Если тебе вдруг приспичит пообщаться с какой-нибудь кошечкой, позвони мне. Я тебе подберу что-нибудь подходящее. – Он понизил голос. – И помни, диакон: у тебя выборы на носу, веди себя поосторожнее. Если соскучишься по светской жизни, мы тебе устроим вечеринку на дому. Договорились?

– Договорились, – покорно ответил конгрессмен.

Когда Молди вышел из кабинета, Дилбек распахнул настежь окно и жадно вдохнул свежий воздух.

Каждые несколько лет конгресс Соединенных Штатов Америки выносил на голосование вопрос об оказании мощной финансовой поддержки небольшой кучке миллионеров – сельскохозяйственников из обширного южного штата Флорида, обязанных своим богатством сахару, цены на который сознательно вздувались и гарантировались федеральным правительством. Таким образом оно убивало сразу двух зайцев, способствуя еще большему обогащению американских производителей сахара и подрывая и без того хилую экономику бедных стран Карибского бассейна, которым не удавалось продать США свой сахарный тростник даже за половину официально установленной, неизвестно с какого потолка взятой цены.