Хелена Секула: Барракуда

Я готова была поклясться, что еще секунду назад разговаривала с мальчишкой. Но он все время прятался под покровом темноты. Я видела только силуэт, но на опушке леса передо мной на миг возникло нежное личико в обрамлении густых черных кудрей, улыбка в уголках губ, огромные глаза и изогнутые переливчатые ресницы. Очаровательная головка ангелочка Мурильо, любившего рисовать одухотворенных святых и прелестных мальчиков.

– Ты похожа на мальчишку.

– Иногда, когда мне это нужно. Перед тобой мне нечего выпендриваться.

– Ты меня знаешь?..

– Немножко, Гая. Ты ведь так подписываешь свои работы? Да не трусь, я тебе добра желаю.

– А кто ты?

– Хороший вопрос. Человек все время сам себя лепит, как скульптор, когда добавляет глину в бесформенный ком. Знаешь, что сказал один древнегреческий фраер, когда загляделся на текущую мимо реку?

– Очень красиво, А если без философии?

– Зови меня Барракуда.

– Но это же хищная рыба…

– Именно так меня и зовут.

А почему бы и нет? Чем не имечко для Горя-Злосчастья неведомого пола, которое появилось из кошмарных можжевеловых зарослей, выстриженных под многоглавых ящеров, мерзких гадов с шипастыми лапами… Обитатель сатанинского зоопарка.

– В записной книжке убитого адрес твоей квартиры и театра, для которого ты шьешь костюмы, – сообщило Горе-Злосчастье.

– Ты обыскал труп?

Я невольно продолжала разговаривать как бы с мальчиком, а ОНО не возражало. На мой ужас не прореагировало.

– И еще объявление из «Жиче Варшавы».

Я молчала. Содержание этого объявления я знала наизусть. Моя мать вырезала и сохранила его. Из-за него она не спала ночами, а меня эти несколько газетных строк язвили, как терновый венец, воскрешая события, которые я не желала помнить.

В душе вскипала ярость. Какая сволочь присвоила себе право тревожить едва зажившие душевные раны?! Догадываюсь… но знать не желаю, кто прикрылся псевдонимом «Вознаграждение». Я заперла прошлое на замок.

Среди тех, кто подвизается в прикладном искусстве, я известна как Гая – анаграмма моего детского прозвища Яга… Фамилия у меня по мужу, про девичью давно забыла. Когда-то ее носили почти все жители огромной деревни, которые со временем рассеялись по всей Польше. Вряд ли кто-то мог напасть на мой след, тем более что не меня, собственно, искали. Вот оно, то объявление:

Лиц, располагающих сведениями о Ядвиге Бортник-Суражинской, родившейся в 1939 году в селе Вигайны, просят написать в бюро объявлений в Варшаве, а/я номер… Возмещение всех расходов гарантируется. «Вознаграждение».

– Неужели тебе не интересно? – приставало ко мне Горе-Злосчастье.

– Теперь понятно, почему ты мной занялся. Не надо мне было оттуда убегать, и уж во всяком случае не с тобой. М-да, я все-таки потеряла голову. Но от меня ты ничего не получишь.

– Барракуда расхохоталась. – Очень рада, что у тебя хорошее настроение. И что тебя рассмешило?

– Один раз в жизни взбрело в голову помочь человеку – и вот, пожалуйста: за падлу приняли…

– А что, я ошиблась? И это так смешно?

– Шантажировать тебя я не собираюсь, уясни себе раз и навсегда. А убитого зовут Винцентий Барашко. Слышала такую кликуху?

– Не уверена, но, по-моему, да…

Мне вдруг пришло в голову, что убийство могло произойти из-за меня. Я опоздала и потому осталась в живых. Парадокс: неужели моя привычка вечно опаздывать на сей раз спасла мне жизнь? Я не явилась на собственное убийство. Только кому и зачем меня убивать?

– С кем ты назначила встречу в Ориле?

– А кто живет на этой кладбищенской даче? – Я не собиралась ничего рассказывать.

– Совсем даже она не кладбищенская. Принадлежит Этеру Станнингтону, представителю колумбийского консорциума кофейных плантаторов, центральное представительство в Нью-Йорке. Но в Варшаве его нет.

– Тот, кто со мной говорил, назвался Станнингтоном. Но имени не называл.

– Гая, Гая, да никто из Станнингтонов не желает твоей смерти…

– А сколько их, этих Станнингтонов?

– Двое. Пендрагон и Этер. Отец и сын.

– А ты откуда все это знаешь? Ты у них работаешь?

– Знаю. Откуда – не спрашивай. Не отвечу. Ты как с ними договорилась?

– Я сама назначила время. Должна была приехать в девять, а приехала только в одиннадцатом часу.

– Поздновато для свиданий.

– Ненавижу разрывать рабочий день, а он у меня ненормированный. Особенно в последнее время.

– Ну да, ты же к вернисажу готовишься.

– Ты и об этом знаешь! Ты меня удивляешь.