Дарья Калинина - Из мухи получится слон

Других предложений ни от кого не последовало, и мы приступили к осуществлению задуманного. Наташа с моей помощью приволокла чурбан для колки дров, который стоял в пристройке у крыльца. Мы наткнулись на этот полусарайчик, еще когда совершали проход от санузла до жилого дома. В разыгравшейся к тому времени пурге было невозможно разглядеть ни сарайчика, ни чурбачка, но мы знали, где именно они находятся, что серьезно помогло в наших поисках. Ориентируясь по стенам дома и ближайшим деревьям, без плутаний в метели мы достигли своей цели и извлекли оттуда вожделенный чурбан. Теперь оставалось лишь утвердить его на земле так, чтобы он стоял и не заваливался в сторону от прикосновения к нему. И сделать это надлежало под одним из окон. Нам удалось и это, что было большой удачей.

После небольшого спора было решено, что лезть нужно мне, как предложившей этот способ. Я с трудом взобралась на колоду — она была скользкая и к тому же угрожающе качалась и кренилась подо мной — и отворила ставень. Затем очень медленно и осторожно приблизила свою голову к стеклу, которое было забрано витой и очень красивой, но все-таки решеткой.

В маленькой комнатке стоял белый шкаф с книгами в толстых золоченых переплетах и прямо против меня на стене висели два пейзажа. Один морской, а другой изображал сельскую местность в пору страды. Сельский пейзаж напоминал мне что-то, но копаться в воспоминаниях я не стала — времени не было. Так как в этой комнате не было никого живого, я лихо спрыгнула вниз и сообщила о результатах своего осмотра Наташе:

— В этой комнате никого. Только две картины, шкаф с книгами, диван и ковер на паркетном полу.

— Тогда переезжаем к следующему окну.

И мы перекатили чурбан ко второму окну, и я уже оперлась коленом на него, собираясь влезть, но поймала взгляд Наташи, и во мне заговорила совесть. Я отступила в сторону и широким жестом предложила лезть подруге. Немедленно просияв, она забралась к окну, заглянула в него и тут же поделилась со мной разочарованием:

— Здесь тоже никого.

— А как обстановка? — спросила я.

— Возле стены слева от меня огромный камин, облицованный розоватым камнем с прожилками, с чугунной решеткой. В середине комнаты ковер, возле камина старинное резное кресло вишневого дерева. В смысле, дерево вишневого цвета. Напротив окна — кушетка с многочисленными подушками на ней и небольшой письменный стол с обалденно красивым торшером в виде голого мальчика.

— А стены? — спросила я, хотя непонятно, для чего мне потребовалось это знать.

— Обшиты панелями.

— В прошлой комнате были оклеены светлыми обоями, — поделилась я информацией, которая вся в совокупности наводила на кое-какие мысли, а именно, что загородный дом, обставленный с таким размахом, — это подозрительно.

Мы решили соблюдать очередность по заглядыванию в окна, и в этот раз на чурбанчик опять забралась я. Мне повезло больше. Я всегда знала, что третий раз всегда удачный, а сейчас лишний раз убедилась в этом.

В большой комнате с двумя окнами царила атмосфера всеобщей озабоченности. Ее создавал крепыш с профессорскими очками на коротком носу. Он постоянно вскакивал со стула и, размахивая руками, словно они мешали ему, бегал вокруг стола, за которым с кислыми минами сидели четверо моих знакомых: Амелин, девица и двое мужиков. Видать, именно эти двое искали меня в кафе. Только теперь они присмирели и как будто стали даже меньше ростом. Всех присутствующих я постаралась рассмотреть внимательно, чтобы узнать их, если будет необходимость, при любом освещении и в любом месте. Единственное место, где я хотела бы их встретить, был зал суда, куда меня могли бы пригласить как свидетеля.

Особое положение занимал все тот же непоседливый крепыш, являвшийся хозяином дома, так как был одет в домашний теплый халат и домашние же тапочки, а горло его обвивал пушистый бежевый шарф. Он явно верховодил собравшимися. Пока он говорил, все остальные молча слушали и преданными глазами следили за малейшим его движением. Судя по жестам, хозяин был недоволен гостями. Он стучал себя по голове, недоуменно разводил руками, крутил у виска пальцем и отмахивался всеми частями тела от того, что ему втолковывали гости. Попытки оправдаться, предпринимаемые по очереди его собеседниками, отметались им в мгновение ока.

Невербальным языком своих жестов и телодвижений он явно давал всем понять, как недоволен ими и возмущен их тупостью. Роста он был с меня, то есть для мужчины весьма средненького, но сложен плотно. Возраст его я затруднилась бы определить, но примерно лет 50–57. Зубы у него были все на месте и неестественной белизны. Лицо пересекали несколько морщин и две глубокие складки, от крыльев носа к углам рта. Рот был четко очерчен, но со странным беловатым налетом по контуру, из-за чего губы казались светлее, чем кирпично-красное лицо. Волосы были тонкие, но аккуратно подстриженные, а седина окрасила их в светло-серый цвет. Такой цвет бывает у мышек, живущих в просторных деревенских избах.