Корреа Эстрада - Золотая сетка

Скажете, заранее можно было догадаться, чем дело закончится? Я не был так уверен.

Я никогда не пользовался у женщин особым успехом и вообще оцениваю свои мужские данные как скромные среднестатистические.

Но мул меня в детстве кованым копытом не лягал.

Я принял стакан и сказал любимое присловье деда Федора, когда он поднимал очередную рюмочку:

– Есть предложение – нет возражений!

Поскольку в горле еще раньше пересохло, опрокинул стакан залпом.

– Дорогая моя, а вино-то горчит.

Удивилась, отхлебнула:

– Нет вроде бы… дешевка, конечно, но полусладкое. Так и написано.

– Мало ли что написано! Все равно горько, подсластить надо!

Тут уж и догадываться не надо было. Месяц назад на свадьбе нас этим извели.

Особенно дед Федор, который от души забавлялся неподдельным смущением невесты.

Мария отставила стакан и наклонилась для поцелуя.

Ах, маленькая негодяйка, подумал я, она ведь за этим сюда и шла. На ней даже белья был половинный комплект. То есть никакого бюстгальтера, а одни кружевные трусики, эластичные и тугие, она из них выбиралась, как змейка из шкурки.

Я совсем не супермачо. Но я не знаю, что со мной сотворил скуластый маленький дьяволенок. От нее оторваться было невозможно. И если я изобразил что-то из ряда вон на широком деревянном рундуке, застеленном сверху поролоновым матрасом и гордо именуемом кроватью, причины ищите не во мне.

Когда-нибудь я возьмусь за дело и докажу, что тело женщины описывается совершенной математической функцией, причем значения функций могут быть произвольны. Высокие и маленькие, полные и худые – не в этом суть. Суть состояла в том, что именно эта женщина подходила мне с феноменальной, фантастической точностью, словно мы были две половинки одного яблока. Может, того самого, за которое праотца и праматерь человеческого рода взашей выгнали из райского сада.

Никогда я не был избалован женским вниманием, как уже говорил. Но и невинным за тридцать лет по нашим временам мало кто остается. Было мне, с чем сравнивать. В том числе с тем, что казалось совершенством. И теоретических знаний было выше головы. Но к чертям собачьим полетела вся теория. И в сиреневых блаженных облаках я плавал, как вдруг мелькнула в них электрическим разрядом мысль:

– Господи боже, да она же моя жена!

А Мария хохотала, блестя ровными зубами, поскольку я сказал это вслух:

– Ну конечно, дорогой, разумеется! – и придвинулась поближе. – Знаешь, Иван, я все это время наблюдала за тобой и подумала, что нечестно было бы оставлять тебя на монашеском положении, коль скоро покинула тебя дама сердца.

Она это знала, сто пудов, что от Максима. Грудастая португалка Кристина Кейрос не была дамой сердца. Строго научная личность, наука у нее, редкий случай для женщины, стояла на первом месте. И когда требовала своего неискоренимая природная сущность, она обращалась ко мне за помощью. Конечно, подобного рода помощь Кристина могла получить от кого-то более привлекательного – с ее-то бюстом! Но, очевидно, боялась, что слишком сильное увлечение пойдет во вред научным изысканиям. Так или иначе, она вернулась в Лиссабон и, по-моему, благополучно забыла про меня на второй день по приезде.

И я тоже не сильно плакал. Хотя был ей благодарен.

– Забудь! Я же теперь счастливо женат.

– Пустое все это, Абак.

И замолчала.

– Почему пустое?

– Потому что когда женились, рассчитывали на деловое партнерство, так? Чего я совсем не хочу, так это навязываться. Я просто… посочувствовала тебе как мужчине и немножко себе как женщине. Можешь посчитать это дополнительным пунктом к нашему договору. С одним условием: в эти игрушки играем до тех пор, пока одному из нас не надоест. А как надоест – каждый спит в своей постельке, и никаких претензий по этому поводу.

– Готовишь почву для отставки и развода?

– Почему так сразу? Думаешь, я не могу надоесть? Право личности на свободу неприкосновенно. А мы ведь свободны, не так ли?

Говорила она, даже посмеиваясь. Но я понял, что за этим стоит. И не стал выяснять, кто разбил ее сердце, и с чьего голоса она повторяла эти убийственные слова. Меня это не интересовало. Главное, не приходилось уже уговаривать Марию выйти за меня замуж. Я надеялся, что уговорить ее со мной не разводиться будет проще. Поэтому вместо вопросов молча стал ее утешать, как умел.

Это занятие требует уйму сил, как утешителя, так и утешаемого. Так что утром Максим, ввалившись по старой привычке без стука, застал голубков в гнездышке, спящими, в обнимку. Охнув, он тут же вывалился обратно и в захлопнутую створку постучал.