Маша Стрельцова - Дзен в большом городе

— Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; и стрелы ее — стрелы огненные…

С немыслимой силой судорога выгнула меня, я закричала от непереносимой боли, чувствуя, как выходит из меня вместе с криком дыхание мертвой ведьмы и потому легкие мои горят, словно в них налили расплавленного свинца.

А потом я вздохнула, открыла глаза и ошалело оглянулась вокруг.

Надежда закончила собирать свои внутренности. Сняв с плеч драную шаль, она перетянула живот, выпрямилась и равнодушно посмотрела на Алекса, который сражался с верткой Нинкой. Странно — но он до сих пор ее не зарубил. Вот тебе и подготовка японских воинов.

Дэн снова коснулся моих губ, но я отстранила его и шепнула:

— Все нормально. Теперь — все нормально. Потом, любовь моя, всему свое время.

— Что мне делать? — требовательно спросил он.

— Лежи и не отсвечивай! Это ведьминская война!

— А мне? — подал голос очнувшийся Ваня с соседней каменной лежанки.

— Молись! И получше! Если пропадем сейчас ни за что — я на том свете с тебя спрошу!

И я обернулась и в упор посмотрела на покойную ведьму. Та, понаблюдав за бесплодной борьбой Алекса и Нинки, покачала головой, вдохнула и…

Я знала, что сейчас произойдет. Знала, как смертельно ее дыхание. Но у меня не было времени на то, чтобы прочитать заговор и перебить ее дело. Не было…

«Колоски», — внезапно сказал тот же голос, что читал мне Песнь Песней минуту назад.

«Колоски?» — недоуменно подумала я, и наконец до меня дошло.

Сжатые и забытые на поле колоски, которые подобрали мы с Пелагеей когда-то давно, в прошлой жизни, сто лет назад… Сами по себе кусочки чистой природной магии, впитавшие лучи солнца, свежесть ветра, силу земли, а под конец познавшие и смерть, и забвение, и слезы дождя, и ледяной поцелуй заморозков…

— Надежда! — громко позвала я.

Она обернулась, а я в это время лихорадочно рылась в карманах куртки.

— Что такое?

Я встала, подошла к ней, ужасаясь ее виду. Голова под своей тяжестью отвисла вбок, и рана почти до середины шеи зияла во всей красе.

— Вот, — я достала колосок и припечатала его ладонью прямо на ее лоб.

Нинка с Алексом вздрогнули от ее воя и как по команде уставились на покойницу. А то визжала на какой-то невообразимо тонкой ноте, пытаясь когтями содрать со лба намертво прилипший колосок. Кожа под ним побагровела и алое пятно стремительно разрасталось, вспухая буграми.

— Кайся! — закричала я. — Надя, кайся! Смерть твоя пришла, настоящая, так моли Господа о прощении, иначе не быть тебе с Ним!

— Не может… быть, — прохрипела она. — Я уже умерла. Сука, какая же ты сука-аа…

— Иоанн, ну а ты чего разлегся! Скорее! Наденька, кайся! Последний шанс!

Кожа на лбу у покойницы лопнула и медленно поползла в стороны. Она взвыла, заметалась, взбивая клубы пыли.

— Дочь моя, иди ко мне, я помогу тебе прийти к Господу, — спокойно и веско сказал Иоанн.

— Нет, нет, — лихорадочно кричала она. — Нет, я не могу умереть! Не могу!

Уже обнажился ее череп, кожа лохмотьями повисла с шеи, лопнула кожа на руках, а она все не верила…

— Ты магией, черной магией жила все это время! — кричала я ей. — Она давала тебе силы! А я перебила ее, и сейчас у тебя будет настоящая смерть! За душой твоей, как и положено, придет ангел, отведет тебя к Богу, сорок дней — и расстанешься ты с этой землей! Наденька, решайся!

Она остановилась и прохрипела:

— К Господу?

— Или к Сатане, дочь моя. Выбирай. Я, как священник, готов исполнить свой долг и принять твое последнее покаяние.

Мертвая постояла с минуту посреди комнат. Лунный свет лился через окно прямо на нее, и мы видели, как стремительно сползает с нее кожа, гниет усохшая плоть.

Лору в ее уголке вывернуло.

— Да, батюшка, — прошептала мертвая. — Я хочу к Господу. Очень хочу.

И она подошла к Иоанну, встала перед ним на колени и положила свою руку на его протянутую ладонь. Священник и глазом не моргнул, когда его кожи коснулась скелетообразная кисть, на костях которой налипла гнилая плоть.

— Я слушаю тебя, дочь моя, — участливо сказал он, глядя в мертвые глаза.

— Отойдем, — шепнула я Дэну и мы пошли к Алексу в дальний угол. Нинка стояла там же, растерянная и жалкая.

— Что сейчас со мной будет? — жалобно шепнула она.

— Смерть, — пожала я плечами.

— Вы меня убьете? — каким-то тоненьким, детским голоском спросила она.

— Ты уже себя убила, — вздохнула я. — Нин, понимаешь, смерть — это, зачастую, билет в один конец. Если человек умер недавно, и нет фатальных повреждений, то врачи еще какое-то время могут его оживить. Если человек в коме, то у него тоже есть шанс. Но это точно не твой случай.