Кондратий Жмуриков - Следствие ведут дураки

– Ага, – буркнул Осип. – Николя? Коля, не Коля… Гм! Да только забыл ты, Семеныч, что Николя ентот где-то в Париже со вчерашнего вечера и у тебя, Семеныч, носа не казал.

– Настю забрал и уехал, – злобно сказал Иван Саныч.

– Я его подозреваю, – заявил Гарпагин и откинулся на спинку кресла. – Пусть не думает, что родного отца можно палкой по заду метелить безнаказанно.

– А еще кого-нибудь подозреваешь?

– Шаллониху! Шуазеля!! Всех! Весь город!!

– И нас? – ехидно спросил Осип.

Гарпагин качнулся вперед, заморгал, а потом нерешительно сказал:

– Нет. Вас – нет, да я и видел, что не могли вы…

Говоря это, Гарпагин выглядел довольно жалко и неубедительно, и Иван Саныч, подумав, что в любом случае они с Осипом ничего не теряют, поспешил перейти к разрешению наиболее животрепещущего и занимательного вопроса:

– Дядя Степан, хорошо… допустим, мы возьмемся за это. Но вот только… поймите меня правильно… вы человек практичный, так что понимаете…

– Сколько мы получим, если найдем ваш сейф и возвратим его вам? – жестко сформулировал Моржов.

Гарпагин глубоко вздохнул и, помедлив, ответил:

– Ну, допустим, пять… нет, четыре тысячи.

– Долларов?

– Нет, почему долларов? Доллар – это в Штатах, а тут Франция. Четыре тысячи франков. По-моему, неплохая сумма, особенно для первоначального обустройства… – поспешно добавил он, позабыл, что еще несколько дней назад получил от Ивана Саныча и Осипа гораздо больше.

– Доллар – он и в Париже доллар! – пробасил Осип. – А ты, Семеныч, не дергайся. Ну что ты такой нервный. Ты успокойся и говори настоящую цену. А то загнул – четыре тысячи!

– А что, разве плохо – четыре тысячи? – возмутился Гарпагин. – У кого есть четыре тысячи и ему не надо, пусть он их лучше мне четыре тысячи даст, чем вот так пренебрежительно говорить: дескать, эка невидаль, четыре тысячи!! Не видали мы четыре тысячи!

– Кажется, я представляю, за что дяде Степе массировали задницу бейсбольной битой, – негромко произнес в сторону Иван Саныч.

– Не-е, не пойдет! – безаппеляционно заявил Гарпагину Осип. – Четыре тысячи… смяшно. А чаво ж? У тебя в сейфе на мильен «зеленых». И еще неизвестно сколько в банках. И «Ферраря» ента. И опять же – квартира в Париже. Так что не прибедняйся, Степан Семеныч. Ты же сам говорил, что комиссар Руж и его начальничек, ентот Шуазель, ни за что тебе не найдут твое добро, а если и найдут, то не отдадут!

– А сколько вы хотите? – задавленно пролепетал Гарпагин, вжимая голову в плечи.

Иван Саныч, напротив, тут же распрямился, выкатил воробьиную грудку и чирикнул:

– Двести тысяч!

– Вв-в-в… сколько?!

– Каждому!! – ну совершенно по-моргуновски рявкнул Осип. – Тады по рукам! Енто же даже половины не будет от того, чаво там в сейфе лежит!

– Ннну? – приободрившись еще больше, дослал Иван Александрович.

Гарпагин корчился так, как будто его поджаривали на медленном огне; тонкие серые губы подергивались и кривились, и, вне всякого сомнения, перед Иваном Санычем и Осипом предстоял апофеоз скупости, зашедшийся в мучительном спазме. Степан Семеныч несколько раз качнулся взад-вперед, а потом простонал:

– Ну… хорошо… я согласен!

После того, как Гарпагин со стенаниями, в коих наиболее употребительным было словосочетание «четыреста тысяч долларов», убрался в свою спальню, где предался унынию и скорби, в которой убиенный Жак, верно, играл самую незначительную роль, – после этого Осип и Иван Саныч переглянулись и, ни слова не говоря, налили себе халявного коньяка, который не допил Гарпагин.

– Ну, чтобы дело выгорело! – сказал Осип, чокаясь с Астаховым. Последний был бледен, как полотно, и напряженно улыбался, но после того, как выпил, порозовел, как поросенок, и выдохнул:

– Да… круто! Этакую кучу деньжищ и представить сложно!

– Ее ишшо заработать-от нады-ы, – резонно заметил Осип. – А Семеныч в самом деле редкий скупердяй.

И они выпили еще.

А через полчаса позвонил комиссар Руж и сказал, что установили номер, с которого звонили на мобильник Жака Дюгарри и таким образом активировали взрыватель. С комиссаром говорил Степан Семеныч, и когда он положил трубку, его лицо приобрело мертвенно-восковой оттенок.

– Засекли номер, – глухо сказал он. – Так я и думал. Так я и предполагал. Это служебный телефон «Селекта». О Господи!

Он схватился за голову и начал бегать по комнате, натыкаясь на мебель и попутно свалив со стола графин с искусственными цветами. В иной ситуации это показалось бы комично, но теперь Осип и Иван Саныч, на которых, ни на секунду не отпуская, давило бремя виртуальных сотен тысяч долларов, даже не улыбнулись. Астахов глянул на сверкнувшую в свете люстры лысину Гарпагина, и ему почудилось тусклое сияние золотого слитка…