Кондратий Жмуриков - Следствие ведут дураки

Ваня бледно улыбнулся. Намек был понят. По оконному стеклу хлестнула зеленая ручища старой яблони, а в руках Ивана Саныча появилась пачка «зеленых». Жестом Арутюна Акопяна на бенефисе он протянул деньги сразу побледневшему, а потом томно позеленевшему Степану Семенычу и проговорил максимально учтиво:

– Отец сказал правильно. Вот только я подумал, что вы могли бы лучше распорядиться этими деньгами. Ведь они частично на нас же и пойдут, и в результате все вернется сторицей.

Деньги были всунуты настолько грубо и сопровождались таким откровенным подхалимажем, что порядочный человек на месте Гарпагина мог бы и изобразить обиду. Но в том-то все и дело, что, по всей видимости, Степан Семеныч не был порядочным человеком. Жадность съела все лучшее, что в нем было, и просила еще.

Гарпагин принял деньги трясущимися руками, и Иван Саныч уже беспечно спросил:

– Ну так мы поживем у вас пока что?

– А что ж… конечно же… комнаты для гостей есть, – только и выговорил дядюшка Степан Семеныч. – Люди порядочные… Александр Ильич говорил, что таким сыном и племянником гордиться можно. Еще двадцати шести… семи… восьми… девяти… (Степан Семеныч перебирал под столом купюры) то есть я хочу сказать, что еще и двадцати шести нет, а уже вот как – в Генеральной прокуратуре России успел поработать. Это внушает уважение.

Вся кровь отхлынула от лица Ивана Саныча. О черт!! Проклятый папаша! Не иначе это он наплел чушь о Генпрокуратуре этому чудесному дядюшке, злокачественной помеси Плюшкина с Гобсеком!

…Ну конечно! Замечательный родитель всегда отличался откровенностью в тех случаях, когда она не требовалась, а также удачно выдавал за откровенность собственные злокозненные домыслы. Кажется, Гарпагину навесили на ушные раковины именно такое макаронное изделие.

Проклятый папаша!

Иван Саныч нерешительно открыл было рот, чтобы внести незначительные коррективы в сведения, полученные Степаном Семенычем от Астахова-старшего. Нет, он не собирался опровергать утверждения Александра Ильича (сто ершиков от унитаза ему в глотку, контрольный выстрел ему в затылок, заботливому папаше!!), он просто хотел уточнить, что именно сказал о нем и Осипе дражайший родитель.

Но ничего этого он сделать не успел. Потому что как раз в этот момент Степан Семеныч уставился в окно, а потом с просто-таки юношеской резвостью высунулся в форточку и гаркнул:

– Да что же это такое?!

В ответ до него долетел женский голос, явно не принадлежащий Лизе Гарпагиной, и бас Николя:

– А-а… черрртова кукла!!

Осип бултыхнул массивным подбородком, а Иван Саныч сжался на стуле и пробормотал:

– Ну вот, конечно. Настю-то у ворот забыли. Щас она нам покажет – негра с бейсбольной битой…

Иван Саныч и Осип жили в Сен-Дени уже два дня, но так и не собрались выехать в центр Парижа, чтобы полюбоваться известными всему миру достопримечательностями французской столицы. Вместо этого они обживали отведенные им Гарпагиным две комнаты, которые по странному недоразумению оказались смежными. Обживание новых, с позволения сказать, апартаментов происходило по следующей замечательной схеме: Иван Саныч, едва продрав глаза, нелегально проникал в подвал, который находился непосредственно под его комнатой. В подвале хранились старые выдержанные вина, которые были куплены месье Гарпагиным вместе с домом и с тех пор не были распиты ни на литр.

Осип и Иван Саныч быстро исправили это досадное упущение; для лучшего доступа в подвал, ключи от которого хранились у Степана Семеныча, Осип разобрал пол, и теперь гости из России находились, как говорится, на прямой связи с благородными напитками Франции.

Если бы Степан Семеныч узнал, что драгоценные напитки, к которым он боялся прикоснуться, нещадно льются в луженые русские глотки, больше привыкшие к водке и самогону, – его реакция могла бы быть непредсказуемой и, скорее всего, неблагоприятной для гостей. Достаточно вспомнить, как реагировал незабвенный гоголевский Плюшкин на пропажу крошечного обрывка бумаги, чтобы представить, какие Зевесовы громы и молнии ожидали бы Осипа и Ивана Саныча в случае их позорного разоблачения с винными махинациями.

К счастью, Гарпагина занимало совершенно иное, нежели времяпрепровождение бравых россиян. Его снедали две губительные и, главное, редко совместимые страсти: страх и – просьба не хохотать в голос – острая, выматывающая силы и нервы влюбленность.