Кондратий Жмуриков - Следствие ведут дураки

Мотивированность этой сладкой ухмылки представителя власти Настя оценила позже, когда вышла из здания аэропорта и прямо возле него увидела страшных французских проституток, представлявших собой неаккуратную помесь галльской тощеватости и негритянской бесформенности: все они преимущественно были мулатки, причем мулатки бу.

На их фоне Настя была писаной красавицей.

Осип остановился против комиссара и, вынув из кармана ядреный саратовский огурец, невесть как доживший до Парижа, с хрустом откусил его, а потом скосил глаза вбок, где до невозможности декольтированная мини-юбочная дама наклонилась и поправляла застежку на босоножке.

– Dennez moi votre documentes, – внятно выговорил комиссар, в упор глядя на Осипа.

– Чаво? Да не понимаю я по-хранцузски. Вотре… Докумен… а, ну да. – Осип протянул документы французу и снова возвратился к рассматриванию красотки, на которую уставилась вся мужская половина пассажиров, за исключением жеманного педераста в зеленых кожаных штанишках. Ваня Астахов, номинально не числившийся в мужчинах, тоже выпялился на задницу бессовестной гостьи Парижа.

Тем временем комиссар начал рассматривать паспорт Осипа, а потом что-то спросил у него. Естественно, на французском языке. Осип повертел головой, потом ухмыльнулся и проговорил:

– Да ты чаво, хранцуз, сумлеваешься, что ли? Я это, я. – Осип даже по старой зэковской привычке повернулся в профиль, чтобы комиссар смог его обозреть:

– Ннну?

Француз что-то сказал двум полицейским, те подскочили к Моржову и мгновенно его обыскали, время от времени тыча пальцами в бока русского туриста; Осип пожал плечами, совершенно не смутившись подобным нарушением прав человека, и спокойно перенес экзекуцию.

В этот самый момент у красотки в мини-юбке расстегнулась вторая босоножка.

Иван Саныч по-жабьи выпучил глаза и конвульсивно дернул руками.

И тут как раз закончили досмотр Осипа, шлепнули ему печать и выпустили на вольную территорию. Осип вышел из здания, остановился у окна и начал буравить взбаламученного Астахова насмешливым взглядом маленьких, неопределенного цвета глазок.

И вот произошло непредвиденное.

Иван Саныч протянул комиссару паспорт и почувствовал на себе взгляд его цепких оливковых глаз, узко расставленных по сторонам от длинного вислого носа; боковым зрением он выхватил соблазнительную картинку – красотка продолжает показательно застегивать босоножку, – и вдруг, облившись потом, почувствовал, как в туго обтягивающее его, Вани, ноги платье предательски начинает вгрызаться на предусмотренный женской анатомией орган.

Не в первый раз темперамент Астахова играл с ним дурную шутку.

Ваня съежился под оливковыми буравчиками француза и принял позу Венеры Милосской, стыдливо прикрывающейся от чужих взглядов (или, что еще ближе к истине, занял позицию футболиста, стоявшего в «стенке» перед пробитием опасного штрафного).

И тотчас же ему в спину метнулся жаркий басок, в котором он к собственному ужасу признал задушенный голос своего туалетного «приятеля». Того самого, что по паспорту значился как Эрик Жодле.

Или кто он там бы на самом деле?

В голосе Жодле вибрировали недоумение и гнев.

Неужели?… Неужели – обнаружил пропажу?!

Полицейский комиссар глянул в Иванов паспорт, вслух, сильно коверкая русские ФИО, произнес:

– Кхлестово-а Жо-анна Нико-ела-я… oui?

Проклиная на чем свет стоит всех блядей и потаскушек мира и конкретно декольтированную мымру в поясной юбке (черт бы побрал ее босоножки с галошами!!), Ваня судорожно вжал руки в платье, не желая обнаруживать свою мужскую сущность, и обернулся.

Прямо к нему, злобно ругаясь чистым, без примеси акцента, русским матом, размашистыми шагами приближался «туалетный француз»…

Русский мат!!

Комиссар, все так же приглядываясь к Астахову, неторопливо поставил печать, Ваня одной рукой буквально вырвал паспорт из рук парижанина, а второй подхватил свой чемодан и прошмыгнул за ограждение. Правда, при этом он отпустил руки, и его ни к месту восставший мужской орган, подпрыгнув, натянул подол платья.

Глаза комиссара и двух полицейских полезли на лоб.

Ваня припустил к двери, пользуясь замешательством представителей капиталистической законности, выскочил на улицу, а в затылок ему, ероша и поднимая дыбом волосы на голове, плашмя шмякнул сочный, как широкая русская оплеуха, вопль на русском же языке:

– Бля, да держите эту суку, уррроды!