Эльвира Барякина - Нежное притяжение за уши

Она потихонечку вставила ключ в замок и проникла в квартиру.

— И хладный труп мой понево-оле-е, — доносилось из маминой комнаты, встает у вас перед глаза-ами….

— Поет? — осведомилась Машуня у Геракла.

Пекинес скорбно хрюкнул и стал потихонечку подвывать.

— Безумная семейка! — пробормотала Машуня и быстренько проскользнула к себе, но монументальная родительская фигура тут же возникла на пороге ее комнаты.

— Ты где была так долго? — спросила мама расстроенно. — Я уже вся издергалась! Хотела в милицию звонить.

«И ты туда же», — подумала Машуня и пожалела, что за размышлениями о сегодняшних происшествиях не успела изобрести никакого достойного оправдания. Сказать, что была у Кольки и присутствовала при аресте подозреваемой в убийстве ясновидящей, которая знает все наперед: и про свой арест и про свое освобождение? Так мама так переволнуется, что всю ночь будет петь. А если наболтать, что допоздна трудилась в адвокатуре? Тоже не сработает: она прекрасно знает, что никакой работы у Машуни нет, и ей приходится брать взаймы даже на проезд.

— Я была… — начала она тянуть время, но тут мама сама пришла к ней на помощь:

— А тебе тут один молодой человек звонил, — сказала она, улыбнувшись какой-то новой хитренькой улыбкой. — Очень, между прочим, вежливый. Мы с ним минут сорок о тебе разговаривали.

— Какой именно? — переспросила Машуня, не совсем въезжая в родительские слова. Это было совершенно не похоже на маму: так легко отказаться от темы позднего возвращения дочери ради постороннего молодого человека.

Та сделала вид, что не заметила сарказма ребенка.

— Это был следователь Иван Федорчук, — сказала она, явно смакуя понравившееся имя. — Он, между прочим, сразу в тебя влюбился, как только увидел. По-моему, он положительная личность… Как думаешь?

При известии, что Федорчук вторгся в ее личную жизнь, Машуня совершенно обозлилась.

— Ничего он не положительный! — резко отозвалась она, закидывая сумку к себе на стол. — Он меня сегодня на свидание звал. А я не пошла!

— Это почему?! — опешила мама. — В кои-то веки нормальный человек…

— Он совершенно ненормальный! Абсолютно! Патологически! Он меня сегодня пытался тортом «Ёжик» накормить. А я его есть не стала!

— По-моему, ты дуришь! — оскорбилась мама, как будто она лично пекла этого «Ёжика». — Если бы меня кто-то тортиком кормил, я бы…

— Ну и водись с ним сама! — жестокосердно отозвалась Машуня, прекрасно понимая, что у мамы нет возможности водиться с Федорчуком.

Мама еще чуть-чуть постояла на пороге дочкиной комнаты, а потом отправилась к себе, потихоньку напевая:

— Только шелковое сердце, шелковое сердце никогда не будет любить…

Тот факт, что она перешла на эстрадные песни, еще сильнее заставил Машуню насторожиться. Это могло значить только одно: мама что-то задумала…

Конечно, разгадать ее тайное намерение было несложно. Но Машуня просто-таки возмутилась подобными действиями: ее родная мамуля, которая в жизни не верила ни одному мужчине, начиная от бывшего мужа и кончая Президентом Российской Федерации, вдруг неожиданно залюбила какого-то Федорчука и решила отдать ему своего ребенка!

Бог его ведает, что он там ей наговорил, какие тайные струны души задел, но это ему даром не пройдет! Машуня окончательно рассердилась и решила не поддаваться ни на какие провокации. Хватит уже: один кандидат в бой-френды за два дня обманул ее, женился на другой и умер, второй оказался таким чистоплотным и правильным, что аж с души воротило, а третий — вообще вон чего!

Нет уж, господа! Фигушки! Всем Федорчукам на свете — война! Машуня объявила эту новость Гераклу и отправилась в ванную чистить зубы.

Пеликанова была опытной надзирательницей, и всякое уже происходило перед ее бдительными, замечающими малейшее нарушение очами. Каких только подозреваемых и обвиняемых ей не приходилось сопровождать, обзывать и тыкать дубинкой! Воровки, душегубки, шантажистки, хулиганки, наркоманки… Была даже одна фальшивомонетчица с тремя высшими образованиями.

Но такой, как гражданка Маевская, Пеликанова еще не видела. Странности начались сразу же после того, как ее поместили в десятую камеру. Вместо того, чтобы забиться в уголок, рыдать и предчувствовать всякие напасти, как делают все дамочки в дорогих пальто, попадающие в следственный изолятор, Маевская самым непостижимым образом передружилась со всеми уголовницами и за какие-то пару минут стала «своя в доску».