Марк Смит - Мокруха

Этот день на всю жизнь запомнился Дону, как один из самых счастливых.

Боб открыл глаза. Прямо на него смотрела Фрида Кало. Почему у нее такой напряженный взгляд? Боб почувствовал, что лежит в ботинках, а брюки и трусы спущены до лодыжек. Он услышал, как на кухне Фелисия колет лед и бросает кусочки в стаканы. Боб натянул на себя штаны и улыбнулся. Поразительно, сколько всего произошло за такое короткое время! Кажется, только вчера он закатывал сцены Море, занимался дурацкой работой, убивал все свое свободное время на компьютерные игры. Одним словом, вел образ жизни типичного зануды. И даже гордился этим. Слушал занудную музыку, одевался, как зануда, рыскал в интернете, читал японские комиксы…

И ни на минуту не переставал считать себя клёвым чуваком. Но сейчас, вспоминая все это… где только были его мозги?

Услышь Боб тогда от кого-нибудь, что ему предстоит тусоваться с крутыми гангстерами, подвергнуться допросу в полицейском участке и заниматься любовью с горячей, как огонь, латиной… да разве он поверил бы хоть слову?

Но теперь Боб знал, что есть во вселенной и склад, и лад. Он преобразился. Стал другим человеком. В его жизни появился смысл. Он просто еще не знал, какой именно. Пока.

Вошла Фелисия, неся в каждой руке по коктейлю.

– И аора?

– Что?

Она кивнула на образ Фриды Кало.

– Что ты теперь думаешь о моей святой покровительнице?

Боб отхлебнул из своего стакана, задумчиво разглядывая репродукцию.

– У нее только одна бровь!

Фелисия тоже посмотрела на портрет.

– Ну и что?

Боб отставил коктейль, потянулся к Фелисии и нежно поцеловал ее в щеку.

– Может, она и святая, не знаю. Зато ты – настоящая богиня!

Когда Амадо очнулся, телевизор монотонно зудил голосом диктора. Спросонок он не понял, то ли показывали американский вестерн с испанским переводом, то ли итальянский вестерн с испанским переводом. По его разумению, это мог быть даже испанский вестерн с мексиканским переводом. Хорошо, однако, что вестерн, а не теленовелла. С Амадо происходило нечто странное. Персонажи теленовеллы стали навещать его в сновидениях. Но, с другой стороны, теленовелла ведь и сама, как сон. Жизнь в ней идет не сплошной чередой, а разбита на отдельные события. И люди в действительности не такие однозначные злоумышленники, предатели и совратители, как в теленовеле. Или такие же?

Чингадо! От таких мыслей крыша едет. Амадо поднялся в сидячее положение и выключил телевизор. Страшно хотелось пить. Даже во рту пересохло. Амадо встал и пошел на кухню. Протянув руку к двери холодильника, он испытал странную, пьянящую боль. Даже не боль, а ее призрачную имитацию в мозгу. Боль неосуществленного движения рукой, которой нет. Виртуальное ощущение несбывшегося касания, чем-то сродни снящейся ему теленовеле. В последней серии Амадо привиделось, что он и есть падре и трахает Глорию прямо на церковном алтаре. Ему до сих пор мерещились запах и тепло ее плоти. Он отчетливо помнил, будто это происходило на самом деле, как под ним судорожно выгибалось ее тело, опрокинув чашу для причастия, разлив вино и рассыпав по полу облатки.

Амадо отворил настежь дверь холодильника и потянулся левой рукой за челой. Только через пару секунд до него дошло, что противень для печенья пуст. А лежавшая на нем его правая рука, завернутая в продуктовую пленку, исчезла… се фуэ! Амадо сразу понял, кто, куда и зачем унес его руку.

Ее взял этот пендехо Мартин!

Мартин сидел в машине, припарковав ее на бульваре Санта-Моника напротив полицейского участка Западного Голливуда. В самом центре «голубого» района. Он смотрел, как гомосексуалы в футболках, туго обтягивающих мускулистые торсы, прогуливают своих собак, общаются, держатся за руки, заходят в бары. Мартин запалил остаток косяка и глубоко затянулся дымом марихуаны. Вот еще одна изнаночная прослойка Лос-Анджелеса – голубое сообщество с голубой экономикой и целой организацией голубых, обслуживающих друг друга в своей голубизне. Голубая прослойка. Мартин проводил глазами парочку парней, которые, держась за руки, вошли в книжный магазин. В кожаных штанах и куртках, в тяжелых байкерских сапогах и с огромными цепями, свисающими с поясов, они являли собой прослойку в прослойке. Голубые садомазохисты. Мартин представил себе город, состоящий из сотен миллионов слоев и прослоек, и улыбнулся своей проницательности. Удивительно, что, кроме него, никто их не замечал.