Елена Логунова - Дефиле озорных толстушек

– Ага, тогда я – это ты! – подружка с удовольствием включилась в игру. – Меня зовут Индия Кузнецова, я свободолюбивая красотка с кучей поклонников, высшим образованием и хорошо обеспеченным тылом. У меня есть старший брат-дизайнер, мама – популярная писательница и папа – военный пенсионер, который готовит умопомрачительные вкусности, так что моя жизнь практически беспроблемна. А чем можешь похвастаться ты?

– Гм…

Я почесала в затылке. При такой подаче материала мне было жалко себя – то есть Алку Трошкину – до слез.

– А меня зовут Алла Трошкина, – неуверенно начала я. – Я умная, но закомплексованная девушка, позволяющая всяким жуликоватым личностям вешать себе лапшу на уши.

– Кстати, уши у тебя, Трошкина, некрасивые! – заявила Алка.

– Это ты… То есть это я сама себе внушила такую глупость! – горячо возразила я. – У меня красивые уши, и все остальное вполне ничего, только прическа невыигрышная и манера одеваться дурацкая!

– Продолжай, продолжай, мне интересно! – подбодрила меня подружка.

– Мне нужно сходить в парикмахерскую, купить красивую одежду, найти интересную работу по специальности – я же институт культуры окончила, ты помнишь? – и послать к чертовой бабушке гуру всех мастей и волостей, чтобы они не учили меня жить!

– К чертовой бабушке тебя! – с чувством ответила на это Трошкина. – Не учи меня жить!

Мы переглянулись и громогласно захохотали, испугав какого-то гражданина, тихо сидевшего с развернутой газеткой на ближайшей лавочке.

Пятаку по-прежнему везло!

В жаркий полдень он уселся на лавочку в укромном уголке двора вблизи дома своей будущей жертвы, для маскировки и отчасти для защиты от солнца широко развернул свежий номер «Партизанской правды», и сквозь дырочку, провернутую в газетном листе в классических традициях наружного наблюдения, стал следить за подъездом.

Во дворе было пусто, в середине рабочего дня трудовой народ находился вдали от дома, мамаши с малыми детишками уже потянулись в прохладные квартиры – обедать и укладывать потомков на бочок, а бодрые пенсионеры еще не успели отойти от телевизоров. Утренний повтор вечернего сериала только закончился, так что теперь следовало ожидать появления пожилых любителей прогулок на свежем воздухе.

Это вполне соответствовало текущим киллерским планам Пятака. Он с нетерпением ожидал выхода во двор какой-нибудь жаропрочной старушки в лисьем салопе поверх теплого байкового халата и уже приготовился подвинуться и уступить бабуле половину лавочки. Пятак не страдал от избытка уважения к ветеранам труда, но он высоко ценил эту категорию граждан за разговорчивость. Можно было вполне обоснованно надеяться, что пригрезившаяся Пятаку старушка с удовольствием поделится с общительным незнакомцем накопленными ею сведениями о соседях по дому. При этом велика была вероятность того, что, расставшись со случайным собеседником, славная бабушка благополучно забудет о состоявшемся разговоре. Пятак полагал, что склероз – столь же непременная составляющая жизни «тех, кому за шестьдесят», как пенсионное обеспечение.

Собственно, Пятака интересовала исключительно персона Аллы Валентиновны Трошкиной, проживающей в двадцать первой квартире. Именно о ней он хотел побеседовать с кем-нибудь из местных аксакалов.

Этот простой план был хорош, но действительность оказалась еще лучше. Вместо ожидаемой бабули с клюкой из подъезда выступила девица с блюдом, на котором в такт движениям барышни покачивались курящиеся паром кружки. Заинтересованный этим явлением, Пятак присмотрелся и увидел рядом с кружками пышные румяные плюшки. Киллер сглотнул слюну. Поутру он позавтракал скудно и без аппетита, так что, если бы девица с подносом вдруг заголосила голосом разбитной уличной торговки: «А вот сбитень, кому горячий сбитень!» или «Пирожки, домашние пирожки!» – Пятак плюнул бы на конспирацию и отозвался истошным криком: «Мне, мне!»

Девица, однако, ничего не голосила. Она молча, не отрывая озабоченного взгляда от колеблющихся чашек, проследовала в угол двора – к высокому, экзотической наружности дереву, зеленеющему в непосредственной близости от лавочки, на которой устроил наблюдательный пост проголодавшийся киллер.

Пятак втянул трепещущими ноздрями восхитительный аромат свежесваренного кофе, поперхнулся густой слюной и закашлялся. За собственным придушенным перханьем он пропустил начало разговора девицы-булочницы с другой молодой особой, которую раньше даже не заметил, потому что она сидела совершенно неподвижно, обнимая дерево, и ее немаркий серо-бурый наряд почти сливался с древесной корой. Пятак прокашлялся, только когда разносчица кофе с булочками громогласно сделала программное заявление: