Дарья Донцова - Инь, янь и всякая дрянь

Дарья Капустина воспитывалась в плохо обеспеченной семье, матерью-одиночкой. Даша особо не заморачивалась с учебой, лет с тринадцати она стала выпивать, любила «погулять», и в конце концов мать отправила дочурку осваивать профессию стилиста. Капустина получила диплом и встала у кресла с ножницами и расческой. В парикмахерской Дарью не жаловали – за резкий нрав, грубость и взрывной характер. И вот как-то раз один из клиентов сделал ей замечание, а Капустина, недолго думая, пырнула мужчину ножницами – раз, другой, третий, четвертый… Когда перепуганные коллеги сумели вырвать из ее рук острый предмет, клиент уже находился на волосок от смерти. К счастью, мужчина остался жив, но Капустину все равно арестовали, осудили и отправили на зону. Спустя несколько месяцев в бараке произошла драка, Дашу ударили по голове… А дальше можно смело цитировать историю Рязанцевой: черепно-мозговая травма, клиника, амнистия и обращение матери в «Вир».

Завершив разговор с Коробковым, я посмотрела на часы. Десять вечера – поздновато для визита к незнакомке. С другой стороны, в это время женщина определенно находится дома.

Татьяна Рязанцева оказалась не по-современному беспечной – дверь квартиры распахнула сразу, прищурилась, потом запоздало удивилась:

– Вы кто?

– От Олега Ефремовича, – строго ответила я, – хочу узнать, как у вас дела.

Рязанцева попятилась.

– Свете плохо, да? – прошептала она.

– Это и надо выяснить, – заявила я.

– Но дочь у вас… – еле слышно проговорила женщина. – Зачем вы ко мне-то приехали?

На секунду я растерялась, потом быстро сказала:

– Давайте войдем в квартиру!

Вот тут Рязанцева наконец решила проявить бдительность.

– Кто вы? – повторила она.

– Я сказала, меня прислал Олег Ефремович. И лучше нам беседовать за закрытой дверью, – улыбнулась я, – некоторые соседи обожают подслушивать и подсматривать в глазок.

– Мне нечего скрывать, – промямлила Татьяна.

– И поэтому вы после того, как Светлана отправилась на зону, поменяли квартиру? Ничего не выгадали ни в жилплощади, ни в качестве дома? Просто из одного района перебрались в другой?

– Идите сюда, – тихо сказала хозяйка, – на кухню. Осторожно, там шкаф сломан.

Я, чуть не споткнувшись о валявшуюся на полу доску, схватилась за стену и спросила:

– У вас ремонт?

– Откуда на него деньги взять… – мрачно ответила Рязанцева. – Нет, это ваше лекарство подействовало. Как полагаете, «Вир» оплатит мебель? Я делала все по вашей указке. Ой, господи…

Из глаз хозяйки хлынули слезы, Рязанцева опрометью бросилась в комнату, упала на диван, уткнулась головой в подушку и зарыдала так горько, что у меня заломило в висках.

Я села около нее, стала гладить ее по спине и, повторяя: «Ну успокойтесь, пожалуйста, успокойтесь…» – машинально оглядела гостиную. Бедность тут лезла из всех щелей. Мне встречались люди, которым абсолютно наплевать на то, из какой посуды есть и в каком интерьере жить. Уволившись из школы, я нанялась на службу к одному известному ученому, без преувеличения великому математику Семену Крейгу. Директор института, в котором служил гений, сказал мне при оформлении на работу:

– Вы будете секретарем Семена Яковлевича, станете вести переписку с его иностранными коллегами, подбирать литературу для работы, ездить в библиотеку.

Помню свое изумление, когда я впервые переступила порог огромной квартиры Крейга. Двести квадратных метров были набиты стеллажами с книгами и нотами, в углу гостиной покрывался пылью здоровенный рояль. А сам академик походил на бомжа – он носил страшные разношенные войлочные тапки, вытянутую футболку и жилетку, покрытую пятнами. Очень скоро я превратилась в няньку, которая следила за тем, чтобы Семен Яковлевич не покинул дом без ботинок. Пока была жива жена Крейга, она ухаживала за математиком, но после ее смерти быт окончательно победил ученого. И поверьте, Семену Яковлевичу было абсолютно по барабану, какая фирма сшила брюки, главное, чтобы они прикрывали ноги. Телевизор Крейг не смотрел, а новости слушал по реликтовому приемнику. Никаких материальных трудностей старик не испытывал, кефиром он питался потому, что обожал этот кисломолочный продукт, ни икра, ни крабы, ни авокадо не пришлись ему по вкусу. Вот орехи старик любил. Один раз, придя на работу, я увидела, как академик пытается расколоть орех статуэткой темно-желтого цвета.

– Семен Яковлевич, – с укоризной сказала я, отнимая у него скульптуру дамы с крыльями, – лучше возьмите «щелкунчик».