Наталья Александрова - Свидетели живут недолго

Мила ушла. Валя появился весь красный и растрепанный.

– Ну, мать, страху я натерпелся, но сделал все в лучшем виде, как ты велела.

– Ну что, теперь будем ждать.

Леонид Петрович Синицкий взял еду, отошел с подносом и оглянулся, как бы в поисках свободного места. Этот человек, которому он подчинялся безоговорочно и которого боялся безумно, сидел в уголке, ел шницель с макаронами и запивал компотом. Леонид Петрович подсел как будто случайно. Он поставил поднос, руки его не дрожали только потому, что перед приходом в столовую он выпил в кабинете полстакана коньяку. После Лениной смерти бутылки с коньяком вызывали у него чувство отвращения, но обходиться без спиртного он не мог: щеки и губы начинали трястись, глаза бегали, ему казалось, что весь он растекается, как мороженое на асфальте в жаркий день.

Сосед тихо шипел, не поднимая глаз от тарелки:

– Ты что же это, сука, делаешь? Ты как посмел Халяве через мою голову что-то поручить? Ты забыл, что твой номер шестнадцатый?

– А ты, ты, сволочь, какую таблетку мне подсунул для Ленки? – Синицкий говорил шепотом, но все тело его сотрясалось, как при крике. – Ты меня убийцей сделал! За что уморили девку?

– Черт ее знает, что с ней случилось. – Как ни был Синицкий взвинчен, он почувствовал, что его собеседник говорит правду. – Я тебе дал не яд, а лекарство. Для понижения давления. Молодая, здоровая баба – что ей могло от одной таблетки сделаться? А вот ты вместо того, чтобы посоветоваться, понаделал делов.

– Они бы выдали меня. – Синицкий вдруг почувствовал себя лучше – видно, коньяк подействовал. – А я тебя прикрывать не собираюсь. Имей в виду, все расскажу, мне терять нечего.

– А ты не подумал, что Халяву вычислить могут?

– С ним и разбирайся, идиота держишь... Если бы он там в щитовой, с Никандровым, все правильно сделал, ничего бы не было, а то вышел, кретин, и дверь за собой закрыл на ключ. Кто ж поверит, что человек повесился и сам себя снаружи запер? Разбирайся с ним теперь.

«Я лучше с тобой разберусь, а Халява мне еще понадобится», – подумал его сосед, а вслух сказал:

– Ты вот что, ты скажись больным, видок у тебя тот еще, отпросись с работы, а сам езжай на дачу, там отсидись, чтобы тебя никто не нашел.

– Ага, чтобы ты меня там, как Никандрова! – Огромным усилием воли Синицкий не сорвался на крик. – Хрен тебе! Если со мной что случится, все обо всем узнают, это я тебе обещаю.

Он встал, отодвинул нетронутую тарелку и пошел к выходу. Его сосед продолжал есть, не поднимая головы.

Синицкий зашел в кабинет, сел за стол, обхватив голову руками. Надо что-то делать, письмо, что ли, написать в милицию «Вскрыть в случае моей смерти». Глупость какая-то, как в кино! Рассказать комунибудь, чтобы тот потом в милицию пошел? Кому такое рассказывают? Да и кто из-за него рисковать будет? Но надо сделать вид, что он себя обезопасил. Леонид Петрович вдруг заметил, что из-за пресс-папье торчит уголок бумажки. Он прочитал: улица Верности, дом 5, квартира 17. И все. Сердце его остановилось, пропустило несколько ударов, потом с трудом протолкнулось через спазм и продолжало стучать. Вот, началось! А только кто же подсунул ему это? Ведь только один человек знал все, и этот человек сидел сейчас в столовой и разговаривал с ним.

Он вызвал секретаршу Милу и посмотрел на нее совершенно белыми глазами:

– Кто был у меня в кабинете?

Мила растерялась.

– Да никто, все закрыто было, и я сидела все время.

– Вы врете!

– Что? – Мила подошла поближе, наклонилась, чтобы прочитать записку, которую он поспешно смял в кулаке, при этом Мила почувствовала сильный запах спиртного и заговорила увереннее: – Я не понимаю, Леонид Петрович, что случилось, пропало что-нибудь, так вы скажите!

– Ничего, идите.

Мила пожала плечами и вышла из кабинета.

В конце дня прибежала Полякова и сообщила последние новости. Хоронить Сущенко и Ларису будут вместе, в крематории, чтобы два раза автобус не гонять, и сотрудникам так удобнее, а то хоть разорвись. Директору уже надоело, что в институте одни некрологи по стенам висят, конец года, деньги кончаются, он и сказал, что если кто еще помрет, пусть за свой счет хоронят, а институт – не богадельня. Ларисиной матери все равно, где хоронить, она сразу согласилась, жена Сущенко пыталась было возражать, но ее уговорили, она тоже решила лишние деньги на похороны не тратить. Мать Ларисы в шоке, кричит чушь всякую, себя не помнит, а жена и дети Сущенко держатся хорошо, хотя в их положении это трудновато. Милиция, конечно, ничего определенного пока не говорит, рано еще, но работа ведется, ищут киллера. Директор по своей линии хлопотать в милиции отказался. Говорят, дошло уже до Москвы, какая-то сволочь настучала в министерство. Оттуда звонили, директору – разнос полный, а у него и так неприятности: оклады не повышают, того и гляди коллектив ему недоверие выразит и выберет когонибудь другого, так у него одна мысль – похоронить скорей и забыть все это дело. Надежда в который раз поразилась поляковскому умению добывать информацию.