Константин Шаповалов - Недремлющий глаз бога Ра

Человеческий организм изначально запрограммирован на самоуничтожение, из чего следует, что природа не видит необходимости в нашем индивидуальном существовании. Как, например, в индивидуальном существовании амебы. Обидно осознавать такое предпочтение Творца, но, с другой стороны, не будь у товарища Сталина естественных ограничителей, каких бы он дровишек наломал? Это же страшно представить: к нашей дурости, да еще и бессмертие!

Утешившись, я отобрал у зазевавшегося Веника бутылку, сунул в рюкзак и бодро скомандовал "по коням". Мы, конечно, чертовски устали и проголодались, но нервное напряжение придавало сил — всем хотелось поскорее увидеть несметные золотые россыпи.

Фараоны ведь были в Египте живыми богами; тяжким трудом многих миллионов людей их сокровищницы непрерывно и неустанно пополнялись золотом — слиток за слитком, столетие за столетием. Золото добывали в копях, обменивали на товары, изымали в завоеванных странах и брали у соседей в качестве дани; все оно, так или иначе, становилось собственностью фараонов и перекочевывало из сундуков в гробницы, чтобы обеспечить владельцу счастливое, беззаботное существование в загробном мире.

Загробной жизни древние египтяне уделяли особое внимание — в отличие от нас, грешных. Можно сказать, всю свою бренную, земную жизнь они готовились к великому последнему походу: возводили убежища и запасались необходимыми для путешествия в вечность вещами.

А золото являлось символом вечности — мы это понимали, и, без проволочек, полезли в пролом.

Однако, на первых порах действительность разочаровала: вместо ожидаемого саркофага перед нами предстало абсолютно пустое прямоугольное помещение, высотой и шириной в три, и длинной около десяти метров. Вырубленное в скале, оно было оштукатурено, а затем сплошь покрыто красочными фресками и живописными барельефами, изображавшими сцены охоты, рыбной ловли, празднеств и богослужений.

Сокровищ мы не отыскали, но зато прямиком перенеслись из современности в такую глухую древность, которую невозможно было осмыслить — полторы тысячи лет до нашей эры! В Москве медный пятак "времен очаковских и покоренья Крыма" ценится как редкий предмет старины, а тут, на стенах, целый мир живет нетронутым в своей первозданности с тех времен, когда в помине не было ни Москвы, ни Руси, ни всех наших почтенных исторических реликвий.

Мной даже какое-то гипнотическое музейное оцепенение завладело, когда в луче фонарика внезапно появились три грациозные, полуобнаженные флейтистки; их утонченные лица с огромными, широко раскрытыми, миндалевидными глазами и выразительными, изящно очерченными губами, были изображены в профиль, в непривычной манере плоского рисунка — так мог бы рисовать ребенок, талантливый от природы, но не обученный современной технике живописи.

Мы принялись водить фонариками по стенам и потолку, и все новые и новые картины появлялись из мрака, вызывая у нас восхищенные отклики: вот рыбаки в нильских зарослях ловят острогой рыбу, вот охотники охотятся с бумерангом и сетью на птиц. Дикая кошка прячется на прогнувшемся под её тяжестью стебле цветущего папируса, нарядная стая ярких птиц укрывается в ажурной листве акации, среди них красавец удод, оранжевый, с черно-белыми крыльями.

Немного в стороне от сцен охоты и рыбной ловли эпизоды дворцовой жизни: царица, нюхающая цветок во время подношения даров, группы танцующих девушек-акробаток, писец за работой. У всех персонажей тщательно прорисованы не только лица, но и мельчайшие детали одежды, украшения; не забыты даже пенал, чернильница и две запасные кисточки, которые писец держит за ухом. И все это неописуемое великолепие играет, переливается яркими, сочными цветами, ничуть не потускневшими за истекшие века — ощущение такое, будто краска на картинах еще не высохла.

Вдруг Голливуд, поднаторевший за время перелета в египтологии, высветил в углу какую-то картинку:

— Гляди, Химик, падлой буду, Осирис! А вот он Сет, гнида казематная…

Веник стал рядом, говорит скептически:

— А орешь, будто это портрет начальника колонии. Осирису здесь быть положено, а вот если бы ты Карла Маркса с Фридрихом Энгельсом узрел — вот это был бы достойный удивления катаклизм.

— Какой клизм? — не понял дядя Жора. — Я говорю, Сет ползет, вишь, змей подколодный, кольцами свернулся — точь в точь, как в книжке нарисовано…

— Это не Сет, — подойдя к ним, сказала Лиса, — это демон-разрушитель, страж девятых ворот подземного мира. Считалось, что до посмертного суда душа умершего должна пройти через три этапа, которым соответствовали три этапа церемонии погребения.