Дороти Кэннелл - Ой, мамочки

Пуховый матрас поглотил наши тела. Уже несколько дней я не была самой собой, в матримониальном смысле слова, но сейчас терпкий аромат лосьона моего ненаглядного, щетина на его мужественном подбородке, движения его ловких пальцев, нарочито задерживающихся на каждой из пуговок моей блузки, вновь воскресили во мне непередаваемый восторг от сознания того, что я любима не только за свой ум.

Губы мои дразняще коснулись его щеки.

— Ты сводишь меня с ума, — прошептал Бен.

— Взаимно, — выдохнула я в ответ.

Да, все это было очень мило, но потом… что ж, никудышный из меня был бы турист, кабы я продолжала валяться на кровати, таращась в бездонные глаза любимого и теряя драгоценное время.

Застенчиво облачившись в кружевной пеньюар цвета морской волны (купленный перед отъездом в приступе ностальгии — ведь впереди меня ждали лифчики для кормящих матерей и балахоны с вышитыми пчелками на карманах), я предложила приобщиться к американской культуре.

— Хочешь сходить в театр? — откликнулся любимый.

— Нет. — Я поправила обвисший край савана от Лоры Эшли, в котором Бен выглядел необычайно сексапильно. — Я хочу посмотреть телевизор.

— Отлично, но помни: у тебя только три желания.

Он взмахнул пультом дистанционного управления. И — о чудо! Старая раковина в углу превратилась в телевизор. Появилось изображение, правда не совсем четкое. Во весь экран вспыхнули слова:

ПЕЧАЛЬНЫЙ ДОМ

— Прямо как по заказу, Элли.

— В этом фильме снималась моя мама.

— Ты мне никогда не говорила. — Он нежно коснулся моих волос.

— А я его никогда и не видела. — Я зажала ему рот ладонью. — Она предложила мне на выбор: посмотреть свой фильм или "Бэмби".

Из телевизора хлынула энергичная музыка. Экран вдруг подернулся пеленой, но в следующий миг, точно по мановению волшебной палочки, туман исчез, открыв нашим взорам полную луну, нависшую над особняком, выстроенным в лучших традициях готических ужастиков. Зубчатые башенки нависали над поверхностью воды. Под грохот барабанов обшарпанная дверь особняка распахнулась, увлекая зрителя в обшитый деревянными панелями холл, где царило мрачное черно-белое уныние. У меня в зобу дыхание сперло, когда по лестнице спустился надменный дворецкий с набриолиненной головой, нарисованными усиками и свечкой в руке.

— Леди и джентльмены, — возвестил он дребезжащим голосом, — как ни горько мне быть глашатаем дурных вестей, но, увы… — Губы его скривились в подобии улыбки. — Хозяин умер не своей смертью, а в завещании прорех не меньше, чем дырок в сыре.

Крупным планом возникли онемевшие реципиенты этого известия: тучная дама с острыми, как шляпные булавки, глазками; жирный очкастый школьник и, наконец, глупенькая блондинистая танцовщица-стриптизерша, вяло повиливающая задом, одновременно разрывая на мелкие кусочки какую-то бумажку.

— Это твоя мать? — присвистнул Бен.

Я возмущенно шикнула.

— Нет. У нее маленькая роль без слов в кордебалете. Как бы не пропустить…

Но было уже поздно. "Печальный дом" растаял, и на смену ему явился седовласый широкоплечий господин с характерными чертами телеведущего.

— Добрый вечер. Я Гарвард Смит, и в эфире ток-шоу «Беседка». Только что вы видели кадры одного из самых популярных фильмов с участием актрисы Теолы Фейт. Сегодня у нас в студии ее дочь Мэри Фейт, автор недавно вышедшего бестселлера «Мамочка-монстр», в котором раскрываются леденящие душу подробности ее детства, проведенного подле женщины, известной миллионам под именем Киттен Фейс, комедийной актрисы и несравненной секс-бомбы.

Камера скользнула вдоль стола, мимо двух стаканов и графина с прозрачной жидкостью, к женщине, романами которой зачитываются на земле и в воздухе, — женщине с приклеенной улыбкой и невыразительными чертами лица, Волосы собраны в пучок на затылке, на носу — очки-стрекозы. На вид особе было лет сорок с гаком.

— Благодарю вас, Гарвард. — Ее гнусавый голос прекрасно сочетался с двубортным брючным костюмом и галстуком-бабочкой; в руках она вертела карандаш. — Хочу воспользоваться случаем, чтобы заверить всех поклонников моей матери, которые слушают нас сейчас, что их разочарование причиняет мне сильную боль. Прошу вас, поверьте мне… — лицо особы смягчилось, губы дрогнули. — Я написала «Мамочку-монстра» вовсе не затем, чтобы отомстить Теоле Фейт за мое чудовищное детство — ежевечерние пьяные вечеринки в ванной, Санта-Клаус, вылезающий из камина в чем мать родила…