Сан-Антонио - Привет, святой отец!

У Пино были влажные глаза. Он приветственно помахал дрожащей рукой.

— Победа, — пробормотал он, — Победа, Сан-Антонио. Она уже твоя!

Он был настолько возбужден тем, что я ему рассказал, этот комиссар Келекимос, что забыл подождать, пока карлик переведет, чтобы возражать, молча соглашаться, качать головой или же делать утвердительные знаки. Я застал его с очками на носу, и у него не хватило духу их стащить! Я только что вывалил на него все, не говоря, правда, о двух моряках, оставив удовольствие зацапать этих господ себе самому.

— Вы уверены в том, о чем говорите? — спросил он через Кессаклу.

— Решительно, мой «дорогой» собрат, — парировал я с величайшей легкостью. — Пробы опилок и гвозди из трюма раскрывают, что ящик, содержавший чугунный слиток, был собран внутри корабля.

— Если так, Ника должна быть в Пирее?

— Если ее и нет там сейчас, то она там была, — уверил я его.

Комиссар поднял трубку. Он тараторил со страшной скоростью, на высоких тонах.

— Я предупредил портовую бригаду, — сказал мне наконец коллега. — Я собираюсь командовать сам. Вы поедете со мной?

Я с завистью поглядел за окно. Спустился вечер, повсюду блистали огни. Холм Акрополя, искусно освещенный, казалось, подвешен в бархатном небе.

— Вы извините меня, — сказал я, — но я умираю от усталости, и мне надо бы раздобыть себе номер в отеле.

— Ну уж это не ваша забота! — воскликнул он по-гречески, — Я вам закажу номер в Бополисе, а Кессаклу вас туда проводит. Отдохните как следует, если будут новости, я вам дам знать.

Бополис Палас — заведение первой категории, с горячей водой, шелковистой туалетной бумагой и с видом на королевский дворец.

Благопристойный и умиротворенный, я спустился вниз по лестнице, пренебрегнув лифтом. Одна идейка вертелась у меня в башке, и она оказалась верной: Кессаклу-таки окопался в холле, за каким-то зеленым растением, за спускающимися и подымающимися лифтами. Я притаился на повороте лестницы, потом быстро отступил назад и бросился звонить по внутреннему телефону в коридор.

— Можно попросить в кабину господина Кессаклу, который сейчас должен быть в холле? — попросил я. Меня попросили подождать и не вешать трубку. Я услышал как гундосит громкоговоритель. Кессаклу выскочил из своей засады и засеменил в глубину холла. Момент, чтобы улизнуть! Я скатился вниз по лестнице и бросился во входной тамбур.

На остановке перед Паласом как раз были такси.

— Госпиталь Конокос! — приказал я.

Ну меня-то вы знаете! Я действовал инстинктивно. Я очень чувствителен и импульсивен. Я догадываюсь, что должно случиться за несколько минут до того, как это происходит. Так, едва ступив на порог госпиталя, я уже знал, печенкой чуял, что моей парочки здесь уже нет. И действительно, сестра в приемном покое открыла мне (по-английски, поскольку по-французски она не могла сказать ничего, кроме «Снэк-бар», «тир-рум» и «гамбургер-стейк»), что указанные Олимпиакокатрис и Тедонксикон покинули больницу на следующий день после того, как в нее попали. Понятное дело. Я выразил желание поговорить с врачом, который их пользовал. К счастью, он был еще здесь. Это был молодой медик, только что сменивший белый халат на городской костюм. Атлетически сложенный симпатичный парень. Он легко вспомнил моряков с «Кавулома-Кавулоса», и ироническая улыбка осветила его загорелое лицо. К тому же он говорил по-французски, что еще увеличивало его природное обаяние.

— У меня создалось впечатление, что они просто сачки, симулянты, — сказал он мне.

— Почему, доктор?

— Эта их знаменитая рвота проистекала от большого приема ипекакуаны, рвотного корня. Я предполагаю, они просто хотели сменить судно, сойти на берег и нашли это средство...

Все это замечательно укладывалось в мою головоломку, не так ли, юные любительницы своего Сан-Антонио?

Я поблагодарил доктора и потер двумя пальцами висок. Я считал, что мне бы следовало рассказать своему коллеге всю правду, чтобы он бросил силы полиции вдогонку двум матросам.

Безрассудно пытаться зацапать их в одиночку, в незнакомой стране, не зная языка.

Я почувствовал за спиной взгляд и вышел из неподвижности. Сестра приемного покоя следила за мной с вожделением своими влажными глазами. Ей нравилось смотреть, как я стою и шевелю мозгами на покрытом циновками полу приемного покоя. Она улыбнулась мне. Я вежливо показал ей свои тридцать два, покрытых эмалью «Диамант». Всегда стоит послать улыбку даме, тем более она совсем недурно скроена, эта афинянка. У нее была фигура в виде покачивающейся заглавной буквы S. Мне такие довольно-таки нравятся.