Бу Бальдерсон - Министр и смерть

— Осторожнее с Вильхельмом, дети!

Я заметил пробирающуюся ко мне Маргарету с младенцем на руках.

— Осторожнее, кому говорю! Дядя останется у нас на целую неделю! Успеете поздороваться.

Дети согласно тявкнули что-то в ответ и с той же сосредоточенностью и пылом переключились на Министра, процедура приветствия которого никакими правилами не регламентировалась. Через секунду он исчез под ползающими по нему во всех направлениях малышами. Жена с удовлетворением наблюдала за этой картиной.

— Ему полезно подвигаться, он все время сидит в своем министерстве.

Потом, словно сраженная внезапной мыслью, она добавила:

— Конечно, он не привез сыр?

Я тут же успокоил ее на сей счет.

Дети не обошли вниманием и шофера. Маленькая толстушка, по-видимому обознавшись, изо всех сил страстно колотила его по коленке разгоряченными кулачками и кричала: «Папа! Папа!» — что, очевидно, досаждало ему много больше, чем чисто физическое неудобство.

По садовой дорожке мы направились к дому. Тут и там между узловатыми вишневыми деревьями появлялись все новые детские орды, встречавшие нас своими простодушными приветствиями. Но добраться до меня им было сложно. Я шел в толпе, посередине. На лестнице я остановился. Дачный участок полого спускался к берегу, за ним расстилалась ширь и грозная синева залива. За горизонтом неясно проступали контуры материка. Открывающимся отсюда видом все обычно восхищаются, но меня он угнетает. Я, конечно, как положено, притворился, что тоже в восторге от него и даже промямлил: «Сколь волшебный вид!» — но на самом деле просто хотел тем самым выиграть время, чтобы успеть собраться с мыслями: через секунду сестра спросит, в какой из гостевых комнат я предпочел бы остановиться, на верхнем этаже или на нижнем? — и как мне умудриться сказать ей, что я не хотел бы жить ни в одной из комнат и что мое единственное желание сейчас — как можно скорее уехать обратно в город на машине, вести которую будет настоящий шофер?

Верхняя комната для гостей расположена довольно высоко: правда, я затрудняюсь сказать, на каком этаже — на втором или на третьем, — архитектура дома до сих пор преподносит мне сюрпризы... Чтобы попасть в нее, нужно преодолеть подъем по лестнице, а это означает дополнительную нагрузку на сердце и легкие; окна здесь выходят на юг и на запад, и в солнечные дни в комнате душно, как в печи. В нижнюю комнату вход прямо со двора, но окна ее выходят на северную сторону, и здесь холодно и сыро, а деревянные полы настелены на цементное перекрытие, сразу под которым в подвальном помещении ранее находилась прачечная: оттуда вверх поднимается скопившаяся за зиму в фундаменте сырость. Выбирать приходилось из двух зол.

— Где ты будешь ночевать, наверху или внизу? Занимай любую комнату!

Я вздрогнул, как от озноба, немного поколебался и безвольно дал завести себя в ближайшую — ту, что над прачечной. Оказавшись внутри, я чихнул, немного принюхался и явственно распознал запах сырости. Сестра тем временем говорила мне: «Не беспокойся, полы здесь, конечно, вымыты, и вся мебель протерта».

Я смыл с себя дорожную пыль в примитивной ванной, где дети уже успели заменить мыло плоским камешком и использовали гостевое полотенце в целях, о которых я не смел даже догадываться.

Ужин прошел спокойно — настолько спокойно, насколько этого можно ожидать, сидя за столом с десятью детьми (четверо старших отдыхали за границей), с их примерно двадцатью товарищами, кухаркой, прислугой, няньками и двумя закаленными родителями, реагировавшими лишь на самые грубые нарушения столового этикета. Хотя, должен сказать, телячье фрикасе и мороженое были восхитительные, и сквозь общий шум до меня доносился голос сестры Маргареты, хвалившей сыр и доказывавшей, насколько он лучше, чем незамысловатый товар из местной лавки. Слушая ее, Министр хитро подмигивал мне поверх своей салфетки.

Сразу после позднего ужина я уединился у себя в комнате, не забыв прихватить электрокамин. Но, прежде чем погасить свет, прочитал две главы из «Древних народов Вавилона» — книги, которую взял с собой из дома, чтобы коротать с ней долгие летние дни в удобном кресле-качалке. «Возьмите с собой что-нибудь интересное, но не слишком захватывающее», — посоветовал мне лечащий врач, и мой выбор пал на «Древние народы Вавилона».

На следующее утро я решил поменять комнату. Ночь выдалась очень беспокойная. От стен и полов веяло холодом и сыростью, и, несмотря на фланелевую пижаму и одеяло, я замерз до невозможности. К тому же в немногие часы, когда я спал — между тем, как где-то к полуночи утих последний и рано на заре не закричал первый ребенок, — мне приснилось, что я превратился в большого скользкого тюленя, лежащего на мокрой скале у холодного серого моря.