Жан Эшноз - Высокие блондинки

За домом, в глубине дворика, торчал сарайчик, где хранился некогда белый, а теперь грязно-серый «рено-5» с подбитой фарой, догнивали несколько покрышек без ободов, пара драных соломенных стульев и растерзанный торшер. Стиральная машина первого поколения и последний в своем роде бак для кипячения белья обрамляли клетку с жирным дрожащим кроликом; зверек обреченно глядел сквозь прутья мутным взором. Молодая женщина пересекла двор, держа в руке сверток с объедками; легкий соленый ветерок обдувал ей лицо. Не успела она нагнуться к кролику, как услышала:

— Лично я вполне одобряю.

Глория Эбгрелл повернула голову: Бельяр был тут как тут, сидел у нее на плече. Смотри-ка, объявился наконец! Развалившись в небрежной позе, свесив ноги и глядя куда-то вдаль, Бельяр одной рукой опирался на ее ключицу, а другой поглаживал собственный подбородок. «А, это ты», — вздохнув, сказала она. Бельяр с довольным видом кивнул ей.

— Ну и что же? — спросила она. — Что ты там одобряешь?

Бельяр скрестил свои крошечные ножки и разразился трескучим смехом.

— Да вот насчет того вчерашнего типа, — ответил он. — Другие бы тебя осудили. А я нет. Ты была права, Глория, они достаточно тебя помучили. Я тебе все прямо говорю, как думаю.

— Наплевать мне, что ты там думаешь, — отрезала Глория.

— Но я обязан был тебе это сообщить, — уязвленно заметил Бельяр, — это же входит в мои обязанности. А дальше поступай как знаешь.

И он обиженно умолк, скрестив руки на груди и уставившись в пространство.

— Ладно, кончай дуться, — сказала молодая женщина.

— А я и не дуюсь, — холодно отвечал Бельяр. — Знала бы ты, до чего мне это безразлично!

— Ну, ладно, кончай, — повторила она. — Хватит, Бельяр!

Бельяр — крошечное тщедушное существо ростом сантиметров тридцать, с темными волосами, зачесанными на косой пробор, и наметившейся лысинкой, с нависшими веками и оттопыренной нижней губой, с нездоровым цветом лица. Он щеголяет в хлопчатобумажном коричневом костюме, темно-фиолетовом галстуке и крошечных туфельках из глянцево-коричневой кожи, начищенных с помощью слюны. Его физиономия — рыхлая и довольно безобразная — тем не менее выражает незыблемую самоуверенность. Скрестив руки в слишком длинных рукавах, он барабанит пальцами по локтям.

В лучшем случае Бельяр — просто иллюзия, галлюцинация, порожденная расстроенной психикой молодой женщины. В худшем — что-то вроде ангела-хранителя; по крайней мере, вполне может претендовать на свое место в этой конгрегации. Рассмотрим худший вариант.

Если он и впрямь ангел, уродившийся слишком невзрачным и мелким, чтобы добиться официального признания в братстве, ревниво пекущемся о своем прекрасном имидже, то его наверняка тут же засунули в какой-нибудь сиротский приют. А то и просто бросили на обочине шоссе во время переезда, шествия или зарубежного конгресса ангелов, подвесив за рабочий нимб к дорожному указателю. Как бы то ни было, факт остается фактом: с младых ногтей ему приходилось выкручиваться самостоятельно и бороться с препятствиями, используя способности и качества, дарованные неземным происхождением. Отвергнутый своими собратьями, изгнанный из рядов небесного воинства или даже ставший жертвой запрета на профессию, он все-таки занимается ею в качестве свободного художника — нелегально и в высшей степени тайно.

Впрочем, он присутствует здесь не постоянно, во всяком случае физически: частота и продолжительность его визитов к молодой женщине варьируются от случая к случаю. Иногда он исчезает месяца на два, иногда наведывается каждый вечер, как ходят в бар на аперитив, а иногда вдруг ни с того ни с сего явится среди ночи всего на пару часов, точно к шлюхе. Он вечно озабочен собственными проблемами больше, чем чужими, нередко поступается принципами и часто пребывает в скверном расположении духа. Иногда ему случается нести свою службу как работу в офисе — с девяти до пяти и ни минутой позже! — а в другое время он может три недели кряду просидеть у Глории на плече, не говоря ни слова, замерев в нервном испуганном ожидании, точно спасаясь от преследования. Словом, он отнюдь не пунктуален. У него есть лишь одна незыблемая привычка: он объявляется в тех случаях, когда Глория одна, а она пребывает почти в полном одиночестве вот уже четыре года. В последнее время он не слишком усердствует. Навещает ее всего два-три раза в неделю. Правда, толку от его посещений немного, но все-таки, когда он здесь, ей как-то спокойнее.