Галина Куликова: Рукопашная с купидоном

Болотов, педант и чистюля, высоко ценил Лайму именно за те качества, которые она приобрела в долгой и упорной борьбе с собой.

Встряхнув головой, чтобы отогнать посторонние мысли, Лайма поспешила вслед за бегущими людьми и остановилась рядом с вахтером, который топтался возле распахнутой двери на улицу. Снаружи собралась огромная толпа взволнованных людей.

— Яков Семенович! — закричал мужчина в клетчатой рубашке, сложив ладони рупором и задрав голову кверху. — Ты же взрослый человек! Подумаешь, Мишка тебя обставил! Это же не конец света. Из-за такого с крыши не прыгают.

Лайма не стала тратить время на то, чтобы своими глазами увидеть мятежного Якова Семеновича. Вместо этого она попыталась узнать у вахтера, в чем суть дела.

— Вот, клуб «Рыболов» в полном составе взбаламутился, — охотно объяснил тот. — Яков Семенович был уверен, что стал победителем конкурса — выудил из речки самую большую рыбину. А когда начали мерить — оказалось, что его улов только на второе место тянет. Вот он и психанул. Подсуживают, говорит. Старый дурак! Ему бы дремать в скверике с газеткой, а он вон что — с крыши сигать.

Лайма развернулась и побежала в свой кабинет, вызывать пожарных и милицию. Шепотков вместе с комиссией двинулся вслед за ней. И тут прямо им под ноги бросился огромный серый кот с черным ухом. Ревизор едва не полетел вверх тормашками на пол и раздосадованно воскликнул:

— Что это у вас?! Звери носятся, как в зоопарке!

— В малом зале заседает клуб любителей кошек, — на ходу пояснил Шепотков. — Есть еще клуб любителей домашних грызунов, они обычно собираются в красной гостиной. А собачники — те на терраске любят.

— Черт знает что, — пробормотала разгневанная комиссия, продолжая бег трусцой. — Развели культуру…

Наконец Лайма ворвалась в кабинет и бросилась к телефону. Быстро и деловито обрисовала ситуацию дежурному по городу. Шепотков и сопровождающие столпились тут же, жадно глядя ей в рот.

— Сто лет у нас ничего не случалось, — посетовал директор, обернувшись к ревизорам. — А вот вы пришли — и нате вам!

Не успел он закончить, как в кабинет постучали.

— Да! — хором крикнули все четверо. — Войдите!

Дверь распахнулась, и на пороге появилась молоденькая девица — растрепанная и несчастная. Глаза у нее были огромные и дикие, а к груди она прижимала младенца в цветастых ползунках и чепце с оборками.

— Лай… Лай… — начала девица, пытаясь отдышаться.

— Спокойно, мамаша, — сказала ревизорша. — Не надо нервничать.

— Да я… Да вот… Я так торопилась…

— Такое впечатление, — встрял Шепотков, — что вы бежали по дикому лесу и за вами гнались дровосеки. Ну, что вы стали как изваяние? Все в порядке, волноваться нечего. Несите своего ребеночка домой, мы тут сами разберемся.

— Это не мой ребеночек! — воскликнула девица, и в тот же миг Лайма ее узнала.

Девчонку звали Олесей, и служила она нянькой у Лайминой подруги Сони Кисличенко. На руках у няньки, без сомнения, сидел десятимесячный Петя, Сонин сын.

— Олеся, это ты! — испугалась Лайма. — Что случилось? Что с Соней?

— Софья Аркадьевна куда-то подевалась. Исчезла она, — выпалила девица, и крупные слезы покатились по ее пухлым щекам и обкапали ребенка. — Ее уже третий день как нету. А у меня билет на поезд, я к мамке собралась. Мамка меня встречать будет, как же я не приеду? Я уж и сумку сложила, и гостинцев понакупила, а хозяйка-то все не приходит и не приходит.

— И ты только сейчас об этом говоришь? — ахнула Лайма. — Уже три дня прошло!

— Откуда я знаю, почему ее нет, — немедленно ощетинилась девчонка, и слезы высохли на ее молодых щеках как по мановению волшебной палочки. — Она, может, по личным делам отсутствует. Уходила, вся из себя накрасилась и начесалась. — Олеся подошла поближе и сунула пухлощекого ребенка Лайме. Понизила голос и добавила:

— Папашу Петенькиного Софья Аркадьевна собиралась оповестить о том, что он — папаша. Он вроде как не в курсе был. Она говорила: «Трудно мне, Олесенька, одной сыночка поднимать. Не вытяну. Пусть этот негодяй тоже впрягается».

Лайма сомневалась, что Соня выразила свою мысль именно такими словами, но сейчас ее меньше всего интересовали частности.

— Ты кому-нибудь сообщила? — спросила она, легонько подбрасывая упитанного Петю, который подозрительно сопел у нее на руках.

— Да кому ж сообщать? — удивилась нянька. — У Софьи Аркадьевны мамы-папы под боком нет, она сама говорила, что далеконько вся ее родня, аж в Сибири.